Друзья

Миклош кивнул. Поручик подсел к столу, взял исписанные листки, начал читать. Мало радости доставило ему это чтение: здесь почти дословно повторялись показания Имре. Хотя имелись и кое-какие расхождения. Так, например, Миклош писал, что в покушении на фольксбундовцев никто, кроме него, не участвовал. Признавался, что он коммунист, да иначе и быть не могло: для него всегда был примером отец, который стал коммунистом еще в девятнадцатом. Фольксбундовцев он считает предателями и поэтому решил покарать их. Способ получения дымовых шашек совпадал в его показаниях с рассказом Имре.

Харанги скрутил исписанные листки в трубочку и сунул Миклошу под нос.

— Знаешь, как это называется, сынок? Чепуха на постном масле. С этим только в уборную сходить. Как у тебя хватило совести написать такую ахинею и предположить, что я поверю хоть единому слову!.. Но, впрочем, попробую тебе подыграть. Допустим, я поверил. Только хочу кое-что уточнить.

— Пожалуйста.

— Ты член коммунистической партии?

— Нет. Но я все равно коммунист.

— Кто приказал тебе совершить покушение на фольксбундовцев?

— Никто. Я узнал, что у них будет собрание в корчме, и решил выкурить их оттуда.

— Хорошо. А кто тебе сказал, что надо в воскресенье вечером пойти на станцию и встретиться с рыжим курьером, который приедет будапештским поездом и привезет дымовые шашки? Откуда ты узнал пароль и отзыв? Кто назначил место встречи?

— На эти вопросы я отвечать не буду.

— Хочешь узнать мое мнение?

Миклош пожал плечами.

— Я считаю, что здесь, в уезде или в Бодайке, существует хорошо законспирированная коммунистическая организация, самые глупые члены которой — ты и твой дружок Имре. Рыжий курьер из Будапешта и все прочее — сказки для дураков. Дымовые шашки ты получил здесь, в Бодайке, от связника, имя которого ты должен мне назвать, сынок, потому что, если не назовешь, мы с тобой поговорим по-другому. Я знаю, что с тобой был Имре Давид, но коли тебе так хочется взять всю вину на себя — пожалуйста. Я не возражаю. Мне нужно только имя связного.

Миклош отрицательно мотнул головой:

— Можете меня убить. Все равно не скажу.

— Ну, как угодно.

Харанги велел позвать Форбата.

— Плохо дело, господин фельдфебель, — сказал он. — Миклош Зала не хочет со мной разговаривать. Я уж его упрашивал, как мог, но все без толку. Может, вам больше повезет. А я тем временем схожу поужинаю.

— Ясно, — ответил Форбат. — А с тем, другим, что делать?

— Пока ничего. С ним я еще побеседую. Ну, желаю удачи! — Приблизившись к Форбату, он тихо добавил: — Только не забейте его до смерти. Мне нужен живой Зала.

Едва поручик удалился, Форбат и его подручные набросились на Миклоша. Под градом тяжелых ударов юноша дважды терял сознание. Приходя в себя, он кричал от боли, но, когда ему задавали вопросы, еще крепче стискивал зубы. Поняв, что от него все равно ничего не добьешься, Форбат велел прекратить избиение. Миклоша умыли, стали приводить в чувство. Он не мог встать, не чувствовал ни рук, ни ног. Глаза заплыли, все лицо распухло до неузнаваемости и посинело. Он всей душой желал умереть, чтобы больше не мучиться, но его молодой выносливый организм изо всех сил цеплялся за жизнь.

До прихода Харанги Форбат совершил оплошность. Он велел привести Имре и девушек, чтобы показать им в назидание избитого до полусмерти Миклоша. Марти, увидев своего возлюбленного, потеряла сознание. С Бори случилась истерика: заламывая руки, она чуть не до помрачения рассудка орала сквозь слезы, что она этого не хотела, ей, мол, обещали, что никого и пальцем не тронут, сволочи проклятые, как же ей жить после этого! Но она впала в еще большее отчаяние, когда Имре, исподлобья глянув на нее, сказал:

— Никогда в жизни я тебе этого не прощу. — Потом он повернулся к Форбату: — И вам тоже. Бог свидетель, если останусь в живых, все равно я вас убью. — В тот же миг он получил удар резиновой дубинкой. У него еще хватило сил нанести ответный удар — прямо в подбородок Форбату. А потом весь мир для него рухнул во тьму.

Очнулся он от прикосновения чьих-то рук. Увидел склонившегося над ним доктора Вирага и стоявшего чуть поодаль Харанги, но тут же снова закрыл глаза. Его подташнивало, кружилась голова, и казалось, что вся комната ходит ходуном.

— Тяжелое сотрясение мозга, — тихо произнес доктор Вираг. — И разумеется, я никогда не поверю, будто он упал с лестницы и ударился головой о ступеньку. Этот молодой человек основательно избит. Я вынужден, господин поручик, составить судебно-медицинский протокол.

— Если мне не изменяет память, вы прапорщик запаса. Думаю, у вас нет желания отправиться на фронт. В этом цветущем поселке жизнь все-таки спокойнее, чем где-нибудь на переднем крае.

— Но позвольте, это шантаж! — возмутился доктор.

— Шантаж, — с готовностью подтвердил Харанги. — А что делать, если отечество в опасности!

— Господин поручик, я давал врачебную клятву.

— Вы давали клятву лечить больных. А не становиться на сторону врагов родины.

— Но, простите, врачебная этика…