Друзья

Миклоша и Марти доставили на хутор Андраши, и на следующий день допросы возобновились. Два дня Миклош придерживался прежних показаний, два дня его истязали. Были моменты, когда ему казалось, что больше он не выдержит. Не раз терял сознание. Но он счел своим долгом пройти через пытки, чтобы потом больше веры было его «чистосердечному признанию». На третий день он сказал:

— Больше не могу. Хватит. Я готов дать показания.

И поведал следующее. Два года назад, когда арестовали отца, Балинт Чухаи привлек его и Имре к подпольной работе. Тогда же они познакомились и с секретарем областного комитета партии доктором Вирагом. Ходили к нему на политзанятия, планировали и обсуждали предстоящие акции. От него получили задание провести операцию в корчме Йожефа Шиллера, он же дал им и дымовые шашки. В домашней лаборатории доктора Вирага они печатали листовки на ротаторе германского производства, который, насколько Миклошу известно, доктор Вираг купил у немецкого военнослужащего. Теперь — что касается распространения листовок. Их упаковывали в коробки из-под медикаментов. Пару раз Миклош якобы видел, как их забирал некий лейтенант медицинской службы, приезжавший на санитарной машине. Он так подробно описал этого несуществующего лейтенанта и так искренне изображал раскаяние, что следователи в результате приняли на веру каждое его слово. С этого и надо было начинать, сказали ему, тогда бы не пришлось вынести столько напрасных мучений. Так-то оно так, ответил Миклош, но кому не хочется выглядеть героем. Ну а Марти не имеет никакого отношения к коммунистической организации и даже не догадывается о подпольной деятельности Миклоша. Она любит его и согласилась ему помогать, считая покушение на фольксбундовцев всего лишь невинной шуткой.

Показания Миклоша занесли в протокол. В доме доктора Вирага произвели обыск, — найденные там вещественные доказательства подтвердили показания юноши. Десятого октября его вместе с Марти перевели в военную тюрьму на проспекте Маргит, и двадцатого они предстали перед судом. Марти оправдали за недостаточностью улик, а Миклоша, учитывая чистосердечное признание, приговорили к десяти годам тюремного заключения.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Матяш Маклари, начальник централизованного отдела кадров Министерства легкой промышленности, был таким худущим, будто всю жизнь сидел на диете. А ведь этот пятидесятидвухлетний седой человек любил поесть вкусно и сытно. Да только не шла ему впрок никакая пища, явно не в коня был корм. Когда-то ему довелось испытать муки голода — сначала на фронте, потом в советском плену. Тогда-то он и поклялся: если живым и невредимым вернется домой, с утра до вечера будет только есть и есть. Клятву свою он выполнял неукоснительно. По утрам завтракал основательно и обильно, как английский лорд, а кроме того, брал с собой на работу второй завтрак — как правило, шпиг или домашнюю колбасу. Этот сверток он клал в ящик стола и после девяти начинал периодически подкрепляться. И при посетителях он не изменял своей привычке. Разговаривая, методично отрезал и отправлял в рот кусочки сала. Как и сейчас. Поглядывал на сидевшего напротив инженера-механика Миклоша Залу, который неделю назад приехал из Советского Союза вместе со своим другом Имре Давидом, и подкреплялся. Причем так обстоятельно и аппетитно, что у Миклоша просто слюнки текли.

— Извините, я очень проголодался, — сказал Маклари. — И если сейчас не съесть несколько ломтиков сала, потом у меня целый день будет болеть желудок. Ничего, что я при вас ем?

— Ради бога, — ответил Миклош, а про себя подумал: «Ты уже не несколько ломтиков съел, а столько, что даже смотреть нет сил».

— Я ознакомился с вашей автобиографией, товарищ Зала. Уж очень лаконично.

— Сжато.

— Чересчур, по-моему.

— Я мог бы развернуть ее на целый роман. Материала хватит.

— Оставим это писателям.

— Что вас интересует, товарищ Маклари? Спрашивайте.

— До каких пор вы находились в тюрьме на проспекте Маргит?

— До начала декабря сорок четвертого. Еще застал там Эндре Байчи-Жилински[18] и его людей. Видел их не раз и разговаривал с ними.

— Как вам удалось?

— Я разносил пищу по камерам. Имел почти полную свободу передвижения. Передавал записки. А в начале декабря осужденных коммунистов, и меня в том числе, перевезли на двух автобусах в Шопронкёхиду.

— Байчи-Жилински тоже?

— Нет, его перевезли после нас. Кажется, в середине декабря.

Маклари завернул остаток сала, вытер ножик и убрал все в ящик стола. «Подходящие кадры, — подумал он. — И этот молодой человек, и его друг Имре Давид».

— Кстати, а что вам было известно тогда об Имре Давиде?

— Я знал только, что он ушел к партизанам Тито.

— И когда вы с ним снова встретились?.. Ой, ну что у вас за манера — каждое слово надо клещами вытягивать.

— Простите, но я не понимаю, зачем вам нужен такой подробный отчет? Насколько мне известно, тем, кто учился в Советском Союзе, министерство обязано предоставить работу. Нам даже сообщили, что оклад должен быть не меньше тысячи трехсот форинтов в месяц.