Друзья

— Нет, к сожалению. Я действительно поклялся убить Форбата, даже если меня повесят после этого. Но он тогда исчез, как сквозь землю провалился. Его жена и сын утверждали, будто он сбежал на Запад, якобы они от кого-то это слышали, но от кого, не могли сказать. Я на всякий случай установил наблюдение за их домом. А в это время милиция поймала одного из подручных Форбата — Иштвана Сабадоша. Он и рассказал, что их группе не удалось вырваться из окружения. Тогда они раздобыли гражданскую одежду и скрылись в приграничном лесу. Несколько недель жили в заброшенном охотничьем домике, а ближе к осени, когда зарядили дожди, разбрелись кто куда. Форбат, по словам Сабадоша, будто бы отправился с фальшивым паспортом в Пешт к какому-то родственнику. Милиция начала поиски. В подробности вдаваться не буду — это несущественно. Короче говоря, через три недели Форбата схватили недалеко от Надьтетеня. Подрабатывал у кого-то садовником. На допросах он отрицал почти все. Потому что знал: никто из депортированных в Германию евреев домой не вернулся, все они погибли в концлагерях, свидетелей нет. Ну, то, что этот негодяй сделал с моим отцом, он, естественно, отрицать не мог. Об этом я позаботился. В конце концов дело передали в суд. Процесс длился три дня. Приговорили его к пожизненному заключению. А через несколько лет он умер в тюрьме. Вот поэтому я его и не убил. Жаль. — Миклош умолк, и, как наяву, у него перед глазами возникла картина судебного заседания.

Он сидит во втором ряду, оттуда хорошо видит скамью подсудимых и Форбата в наручниках. На осунувшемся лице жандарма — ни малейшего признака раскаяния. А ведь ему есть в чем раскаиваться. Он не только Имре и Миклоша подвергал бесчеловечным пыткам, не только семью Залы сделал несчастной, но и собственного сына не пожалел — избил до потери сознания, когда тот отдал Резике лекарство. А теперь у него хватает совести нагло врать в глаза присяжным, будто это он велел Ферко снести лекарство евреям на кирпичный завод. Да еще аптекарь Шмидек ему подыгрывает, мерзавец. И когда они только успели сговориться? Якобы фельдфебель Форбат сам пришел к нему в аптеку и сказал, добрая душа: «Вы знаете, господин Шмидек, какое несчастье? Среди евреев много больных. Бедняжки! Я так хотел бы им помочь. Но только чтоб об этом никто не знал. Сами понимаете, чем я рискую. Короче говоря, я хочу передать им какое-нибудь универсальное средство от всяких болезней. Что вы порекомендуете?» На что Шмидек якобы ответил: «Самое лучшее средство — конечно же аспирин, господин Форбат. К счастью, у меня на складе довольно много аспирина». — «Прекрасно, дорогой господин Шмидек. Я пришлю к вам своего сына Ферко. Дайте ему аспирина, сколько сможете». При этих словах в зале возник ропот. Все понимали, что Шмидек говорит неправду, но никто не мог этого доказать. Шум еще больше усилился, когда поднялся Ферко и слово в слово повторил показания своего отца и Шмидека. Миклош тогда ушам своим не поверил. Но факт остается фактом: именно благодаря этому лжесвидетельству Форбат избежал смертного приговора…

— Где вы поселились? — спросил Маклари.

— В тринадцатом районе. На улице Бальзака. В частном доме у одной старушки.

— Вы не женаты?

— Нет. Еще не встретил стоящую женщину. Как встречу, непременно женюсь, если средства позволят.

Маклари отложил бумаги, снял очки.

— Ну что ж, — сказал он. — Побеседовать мы еще успеем. А сейчас вернемся к делу. Мы с отраслевым руководством решили предоставить вам обоим работу в тресте хлопчатобумажной промышленности. Вам, товарищ Зала, в отделе главного технолога, Имре Давиду — в производственном отделе. Оклад — тысяча триста форинтов плюс премия в зависимости от показателей. Значит, завтра утром вам надо явиться в отдел кадров треста к товарищу Эрнё Кираю. Если возникнут какие-либо проблемы, обращайтесь ко мне в любое время. Постараюсь сделать все, что в моих силах. Вы знаете, где находится трест?

— Нет.

— В этом же здании. На третьем этаже. Так не забудьте. Завтра утром — к Эрнё Кираю.

— Понятно. — Миклош встал. Маклари тоже поднялся, подошел, пожал ему руку.

— Желаю удачи.

— Спасибо.

2

Через год квартирная хозяйка Миклоша, вдова Ковач, познакомила его со своей племянницей Терезой Хоровиц. Эта круглолицая, черноглазая стройная шатенка двадцати трех лет закончила экономический техникум и уже четвертый год работала бухгалтером-ревизором в финансовом отделе оптово-обувного предприятия. Жила она на улице Яс в одноэтажном доме, где занимала вместе с родителями маленькую квартирку, состоящую из комнаты и кухни. Отец ее работал каменщиком на сталелитейном заводе, но из-за больных легких чаще сидел дома, взяв бюллетень, чем находился на рабочем месте. Его давно собирались отправить на пенсию по состоянию здоровья, однако Тамаш Хоровиц и слышать об этом не хотел. Жена его, миловидная Кристина Фараго, была ткачихой на джутовой фабрике. Уже много лет им обещали улучшить жилищные условия, но дальше обещаний дело не шло.