– Тогда почему у него приступы жара, который едва не плавит его, а в перерывах одолевает слабость, так что он с трудом может слово сказать? – сердито хмурил брови Эдрик.
– Из-за перенапряжения сил – и душевных, и телесных – за последние недели. Так бывает, когда человек оказывается в безопасности – и вдруг валится с ног. Вы лучше меня, сэр Эдрик, знаете, что довелось вынести лорду Робину и сколько ему понадобилось для этого сил. Не забывайте, он потерял отца и глубоко переживает его смерть, хотя и держит горе внутри. Ему просто нужен отдых, он поправится.
Эллен переселилась в господский дом с вынужденного согласия Эдрика, понимавшего, что ему не с руки ни вести хозяйство, ни ухаживать за девочками, ни тем более лечить Робина. Эллен готовила для Робина отвары, понижающие жар, которые он безмолвно выпивал и закрывал глаза до следующего ее появления у его постели. Постепенно он начал оживать и, хотя приступы жара, перемежавшиеся слабостью, еще одолевали его, стал наблюдать, как Эллен готовит лекарство, и подсказывать, какие травы надо добавить к тем, что она выбрала. Эллен спорила с Робином – отчасти искренне удивляясь его указаниям, отчасти ради того, чтобы разговорить его, не дать снова впасть в сонное забытье. Робин смеялся в ответ на ее возражения и охотно объяснял, какой результат принесет добавка той или иной травы к составу, привычному для Эллен.
Клэренс и Тиль смогли только однажды проведать Робина. Обе девочки были уже совершенно здоровы и, разыгравшись, принялись шуметь и прыгать по кровати. Робин смеялся, обнимал их, но Эллен заметила, как обострились его скулы от усталости и под глазами залегли темные тени. Поэтому она больше не пускала к нему ни сестру, ни ее подружку, наказав обеим набраться терпения и ждать, пока Робин не выздоровеет.
Каждый день к брату приходил Вилл, рассказывал о новостях Ноттингемшира, доносившихся до Локсли, или просто сидел рядом, если заставал Робина спящим. Судя по тому, что становилось известно в селении, затерянном в глуши лесов, Средние земли и Ноттингемшир, их сердце, взбудораженные разгромом Рочестеров, понемногу успокаивались, возвращаясь к обыденной жизни. Глашатаи шерифа разнесли весть о гибели молодого графа Хантингтона, и, слушая Вилла, Робин думал, что чувствует себя странно. Он жив, и в то же время его больше нет. Иногда это чувство приводило его в такое негодование, что если бы не болезнь, он не удержался бы и, вскочив на коня, помчался в Ноттингем, прямо к замку шерифа, чтобы во весь голос прокричать собственное имя, заявить всем, что он – Рочестер и граф Хантингтон – жив.
Воспользовавшись тем, что Вилл подолгу задерживался у постели брата, Эдрик, прихватив с собой Тиль, нанес визит Барбаре. Та, не выказав удивления при появлении нежданных гостей, ровным тоном поприветствовала Эдрика, угостила Тиль имбирным пряником и подарила ей тряпичную лошадку, когда-то давно сшитую для сына. Узнав, что лошадка принадлежала Виллу, Тиль пришла в неописуемый восторг и крепко прижала игрушку к груди.
– Лорд Вилл играл с ней? – повторила девочка, не в силах поверить своему счастью. – Не может быть!
– Ну почему же не может? – рассмеялась Барбара и погладила Тиль по косичкам. – Он тоже был маленьким, как и ты.
– Я скоро вырасту, – пообещала Тиль, слегка надув губы.
Не уловив тайного смысла ее слов, Барбара улыбнулась.
– Конечно, вырастешь. Все дети рано или поздно становятся взрослыми. В этом и радость родителей, и печаль.
– Иди поиграй, – велел дочери Эдрик, в отличие от Барбары прекрасно понявший, к чему относилось обещание Тиль вырасти как можно скорее.
Оставшись вдвоем, они сидели за столом напротив друг друга и долго молчали.
– Как здоровье лорда Робина? – прервала молчание Барбара.
– Поправится, – ответил Эдрик. – Его светлость – юноша крепкий и закаленный. Ему нелегко дались последние события.
– Да, – вздохнула Барбара, – горя хватило с избытком.
Ее глаза затуманились печалью, и она не заметила цепкого взгляда, которым ее быстро окинул Эдрик. Ему редко доводилось видеть Барбару. В последний раз, год назад, она выглядела много моложе. В густых пепельно-русых волосах засеребрились седые нити. Эдрик догадывался, что стало причиной и седины, и появившейся сеточки морщин возле глаз, но не подал виду.
– У тебя славная дочка, – сказала Барбара, чтобы что-то сказать. – Есть и другие дети, старше нее?
– Нет, Тиль – единственный мой ребенок, – ответил Эдрик. – Я не слишком торопился с женитьбой.
Барбара не стала спрашивать его о причинах, и Эдрик сказал сам:
– Все ждал, что ты образумишься, устанешь жить одна.
Он вперил в нее тяжелый настойчивый взгляд, но она лишь повела плечами и ничего не сказала в ответ.
– Жизнь свела нас в этом селении, где живешь ты и стану жить я, – продолжал гнуть свое Эдрик. – Я вдовец, граф Альрик погиб. Почему бы тебе не выйти за меня?