Друзья и недруги. Том 1

Робин действительно думал, был ли он прав в решении остаться в Средних землях. Оказавшись в Локсли, он поначалу испытал покой и удовлетворение от того, что у него появилась крыша над головой и больше не надо прислушиваться к каждому шороху, тревожиться за сестру, которой тяжело далось путешествие, не легкое и для взрослого. Но усталость прошла, силы стремительно возвращались, и Робину стало тесно и в стенах дома, и в самом селении. Жители Локсли, все до единого, выражали ему почтение, открыто радовались, что он избежал смерти, заверяли в преданности. Робин не сомневался в их словах и чувствах, но сам он ощущал себя чужаком в отличие от брата. Вилл родился и вырос здесь, знал всех, и все знали его. Локсли для Вилла такой же дом, как и Веардрун. А Робин, просыпаясь по утрам, ловил себя на мысли, что сейчас увидит высокие светлые своды своей спальни в Веардруне, услышит шум моря, доносящийся из окон. Он открывал глаза – и над ним простирался потолок с деревянными балками, напоминая о том, что его жизнь изменилась.

Вилл тоже подметил состояние Робина. Чтобы вывести брата из задумчивости, граничившей с оцепенением, он постоянно навещал его и к неудовольствию Эдрика приводил своих друзей – Джона, Алана, Мартина. Дом наполнялся громкими голосами и смехом, и Робин смеялся вместе со всеми, охотно поддерживал разговор, но Вилл подозревал, что брат ведет себя так из вежливости. Глаза Робина, даже когда он смеялся, оставались серьезными и неулыбчивыми. Вилл звал брата к себе в гости, и Робин никогда не отказывался, но и надолго не задерживался. Ему было тяжело ловить взгляды матери Вилла, которые она бросала на него исподволь, находя в нем сходство с отцом и представляя, что видит не Робина, а графа Альрика, только юного.

К исходу первого месяца пребывания в Локсли Робин не выдержал и рано утром ушел в лес. Зима окончательно отступила, на пригорках зазеленели первые редкие всходы травы. Бесцельно бродя по лесу, Робин вышел к озеру, увидел поваленное дерево и, расстелив на песке плащ, сел, прислонившись спиной к стволу. Закрыв глаза, он подставил лицо солнечным лучам и задумался.

Не погорячился ли он, отказавшись примкнуть к принцу Ричарду? Во Франции или в Аквитании, среди рыцарей, служивших наследному принцу, он оказался бы в куда более привычном окружении, чем в глухом селении, где не знал чем занять себя. Все равно Ричард однажды сменит на троне Генриха, так какой смысл ждать этого дня в стороне? Не лучше ли сейчас предложить принцу себя, свой ум, ратное умение? Если Ричард высоко оценит его службу, будет проще обратиться с прошением о восстановлении в правах наследника Рочестеров, когда Ричард станет королем.

А почему он так уверен в том, что Ричард им станет? Принц воюет с отцом, и Генрих уже не раз высказывал вслух намерение оставить корону младшему сыну Джону, а не Ричарду. К тому же Ричард смертен, как все люди. Старший сын Генриха умер от внезапной болезни, не так давно на турнире погиб и другой брат Ричарда. Война есть война, и Ричард тоже может погибнуть прежде, чем умрет Генрих, особенно если учесть бешеный и неукротимый дух короля, который с лихвой восполняет далеко не молодой возраст и телесные недуги.

Если сделать ставку на Ричарда, придется идти с ним до конца, куда бы он ни повел. Ради чего? Чтобы вернуть титул графа и владения? Робин не мог, да и не собирался отрицать, что хочет вернуть и то и другое. Но ему претила война, развязанная Ричардом против отца. Робин не мог даже вообразить, чтобы он выступил против собственного отца, чтобы между ними вообще случился разлад.

Мысль о том, чтобы отправиться к королю Генриху, предстать перед ним и потребовать честного суда, была Робину много ближе. Какой бы приговор не вынес суд, Робин все равно счел бы долг чести исполненным. Но думая так, он в то же время не желал приносить в дар королю собственную голову. Отдал ли Генрих недвусмысленный приказ убить графа Альрика или слова, брошенные в приступе буйного гнева, развязали руки убийцам, король все равно виновен в гибели его отца. Будь иначе, Генрих уже сам призвал бы сэра Рейнолда к ответу. Он ведь гордился своими законами, согласно которым преступление не должно оставаться безнаказанным, кто бы его ни совершил. Наслышанный о нраве короля, Робин понимал, что Генрих никогда не признает себя виноватым ни в чем, а переложит вину на кого угодно. Если не переложил на сэра Рейнолда, значит, переложит на Робина. Посовестится смертного приговора – заключит в какой-нибудь крепости неизвестно на сколько лет.

Нет, он не примкнет к Ричарду и у Генриха не станет искать справедливости. Отец говорил ему, что к нему перешел долг защитника Средних земель, но как этот долг исполнять? У отца были власть, войско, богатство – все, чего Робин оказался лишен. А долг остался, и Робин чувствовал на плечах его тяжесть, которую можно сбросить, но только с утратой самого себя.