– Потому что раньше узбеки писали по-арабски, а в годы советской власти у них появился алфавит из русских букв.
– Тогда понятно.
Улица Алишера Навои была совсем современная. Вдоль асфальтированных тротуаров стояли настоящие пятиэтажные дома с балконами из разноцветных кирпичиков. Перед домами росли деревья. Школа находилась за сплошной стеной толстых ветвистых акаций. Школьное четырёхэтажное здание ничем не отличалось от Севкиной ленинградской школы. И внутри всё было так же. По лестнице бежали ребята. Одни неслись вверх, другие – вниз. Когда противоположные потоки сталкивались, то в воздухе мелькали портфели. Потом пробка рассасывалась, и ребята бежали дальше, кому куда надо.
«Всё как в Ленинграде, – недовольно подумал Севка, – и коридор такой же, и двери в классы такие же».
Отец находился в учительской, а Севка стоял и смотрел. Наконец ему удалось обнаружить любопытный факт, явно местного значения: у многих девчонок волосы были заплетены не в одну, не в две, а в десять или, может быть, в тридцать косичек.
«Сколько надо времени, чтобы подёргать за каждую?» – успел подумать Севка, прежде чем прозвенел звонок.
В класс он вошёл вместе с Гульчехрой Хасановной. Она была воспитателем, как Вера Степановна, и так же, как Вера Степановна, преподавала историю. Только Гульчехра Хасановна была молодая, тонкая и очень красивая. Особенно красивыми у неё были волосы, чёрные-пречёрные. Глаза тоже были чёрные и немного раскосые, брови, как нарисованные, – дугой, кожа смуглая, а на щеках румянец.
«Ну и учительница, – подумал Севка, – прямо Шамаханская царица».
– Ребята, – сказала Гульчехра Хасановна, – пожалуйста, познакомьтесь, – это Сева Клюев. Он приехал из Ленинграда вместе с археологами и будет учиться у нас всю последнюю четверть. Думаю, что за два месяца вы успеете не только познакомиться, но и крепко подружиться.
Ребята принялись разглядывать Севку, а он никого не стал разглядывать – ему было как-то неуютно. Только одну девчонку, всю в завитках, он успел заметить, и то, наверное, потому, что она его не разглядывала, а нарочно смотрела в сторону и что-то шептала своему соседу.
«Задавала», – подумал про неё Севка.
Посадили его рядом с другой девчонкой – белобрысой и толстощёкой. У Севки у самого светлые волосы, а у этой – даже ресницы были соломенного цвета.
– Как тебя зовут? – спросил её Севка.
Девчонка ответила не сразу:
– Тоня, а можно Соня.
Севка опешил: «Тоня или Соня? Что она, имени своего не знает или ненормальная какая-нибудь?» – но переспросить не успел: Гульчехра Хасановна начала урок.
Стоило ехать за тридевять земель, чтобы всё было так же, как в Ленинграде. На уроках учителя объясняли, а потом спрашивали; иногда сначала спрашивали, а потом объясняли; ребята шушукались и схлопатывали замечания; на переменах все носились, а дежурные убирали класс. Севку никто ни о чём не расспрашивал. Его соседка всё время молчала и сидела, уставившись в одну точку. На последнем уроке ему стало совсем скучно. Он вынул из портфеля веблей-скотт – единственное оружие, которое он взял с собой, и стал думать, что из таких пистолетов стреляли в Средней Азии во время Гражданской войны.
– А ну-ка покажи! – Девчонка с двумя именами взяла пистолет прямо у него из рук, как будто он был её собственный.
– Интересно, очень, очень даже интересно, – зашептала она, обращаясь неизвестно к кому. – Очень, очень интересно.
Она шептала так громко, что Ариф Арифович оторвался от карты.
– Шарипова.
Никакого ответа.
– Шарипова, я к тебе обращаюсь!
Соня-Тоня прикрыла пистолет книгой и нехотя выползла из-за стола.
– Чем ты занята?
– Ничем.
– А всё-таки?
Никакого ответа.
– А всё-таки?!
– Воспоминаниями.
Вот так словечко загнула! Хорошо ещё, про пистолет ничего не сказала. Обидно было бы, если б географ его отнял, да и замечание в первый день получить не хотелось. Успеется.
Соня-Тоня, не дожидаясь разрешения, сползла на место и села, подперев кулаками свои толстые щёки.
Ариф Арифович вздохнул и стал водить указкой по карте.
Наконец уроки кончились. Севка пошёл домой. Свернув с площади, он увидел кудрявую девчонку и того мальчишку, что сидел рядом с ней. Они шли по самой середине улицы, а между ними шла настоящая немецкая овчарка с чёрной холкой и низко опущенным хвостом. Севка пошёл за ними и всё смотрел на овчарку. А потом разозлился и стал их обгонять.
– Клюев!
Севка остановился. Невысокий тонкий мальчик с чёлкой до самых глаз протянул ему руку:
– Познакомимся? Карим Юлдашев.
Сева пожал Кариму руку.
– Меня зовут Катя.
Сева пожал руку Кате и повернулся к собаке.
– Карлсон, – сказала собака и протянула Севе лапу.
Положим, «Карлсон» сказал за неё Карим, но лапу собака подала сама.
– Умная, – с уважением сказал Сева.
– Умнее многих, хотя и не жила в больших городах, – сказала Катька и тряхнула кудряшками.