Попутка Розена остановилась на развилке, как раз у эпицентра недавних событий. Наряд дорожной полиции, совершив «чёрное» дело, отчалил к другому хлебному перекрёстку. Прапорщик махнул рукой водителю и поплёлся домой. Зной на безлюдных улочках, и очень тихо, словно за полночь. В табачном киоске скучал Валид, человек без лица. Он заживо горел в танке во второй Ливанской войне. Валид до тонкостей знал, что делать. Не спрашивая, положил на прилавок пачку сигарет. Немного спустил цену. Табак бывшему танкисту доставляли контрабандой из Сирии. Все знали, но молчали — не только из солидарности. В городе за сигареты приходилось выкладывать вдвое больше.
Мансур сгрёб из кармана на прилавок мелочь, благодарно подмигнул Валиду. Распечатав пачку, достал сигарету. Молча покрутил её в пальцах, чиркнул зажигалкой. Дым окарябал горло.
— Дерьмо табак, между прочим, — бросил он, уходя.
— Тоже мне новость, — пробурчал Валид.
Соседская кошка недавно окотилась, она беспокойно выглянула из тени маквисы[13]
и опять спряталась в колючих зарослях.Тафида привыкла, что муж отсутствовал сутками. Дома, кроме неё, Мансур застал маникюршу Адиль. Гостья заполонила стол аксессуарами и теперь недовольно поглядывала, переживая потерю заработка. Жене хватило секунды, чтобы понять — уход за ногтями откладывается. Поспешно выпроводив подругу, засуетилась на кухне. Расстроенный муж — крупная неприятность, голодный расстроенный муж — катастрофа.
За обедом Мансур, запинаясь и отводя глаза, рассказывал, почему его спровадили в отпуск. Сетовал на количество скопившихся отпускных дней. Чтобы избежать безвозвратной утраты избыток полагалось использовать до конца года. Государственным служащим закон запрещал пополнять отпуск свыше квоты. Настроение было таким, что кусок застревал в глотке. Не до еды. Хотелось грохнуть кастрюлей об пол и завыть. Стиснул зубы. Нельзя было обидеть жену. Предчувствуя неприятности, она старалась угодить.
Мобильник ожил, когда Мансур приступил к коронному блюду — фаршированной курице в тесте.
— Приятного аппетита, Мансур. Есть желание встретиться?
Намёк на необходимость был слишком прозрачным.
— Почему бы и нет… Ицхак? Полагаешь, прямо сейчас? Как раз обедаем… Есть немного времени? — Мансур пристально посмотрел на жену, пытаясь понять, что у неё в мыслях. Тафида выглядела опечаленной. Надо было подготовить почву для немедленного исчезновения. Именно поэтому — для убедительности, он назвал имя собеседника.
— Времени? У меня его много, твоё на исходе. Адрес ты знаешь.
Стараясь выгадать несколько секунд на отговорку, Мансур впихнул в рот шмат мяса. По подбородку, оставляя след, потекли капли соуса.
— Оливковое масло… — напряжённо жуя, выдавил он первую попавшуюся мысль.
Тафида метнулась к шкафу за бутылкой.
— Погоди, милая, — он перехватил её за руку и привлёк к себе, — знакомый звонил. Давно обещал ему масла. С десяток канистр. Отвезу по-быстрому… Надо же, опять забыл… Забавно…
— Это куда?
— В Нагарию.
— Тогда я с тобой, завезём масло и по магазинам. Ты давно обещал.
Мансур потянулся за очередной порцией мяса и случайно задел стакан с соком. На столе расплылась лужица.
— Амира одного оставим?
— Маме забросим… Разве проблема? — хмыкнула Тафида, обвивая руками шею мужа.
Прильнула грудью к его лицу, но ожидаемой реакции не последовало. Он чуть отстранился.
— Постой, я не поняла… Оливковое масло? Летом? — принялась она вытирать стол.
— Прошлогоднее. Свежее, помнишь, по шестьсот шекелей продавали? Сейчас цена упала. Вот он и заказал десять канистр.
— По чём?
— По триста.
— Триста? Ты что? Две недели подряд с утра до ночи руки обдирали, а ты — триста!
— Думай, Тафида, что говоришь… — припечатал он ладонь к мраморной столешнице, звякнули тарелки, — осенью надавим новое… прошлогоднего ещё пятьсот литров… девать некуда.
Три ценности друзов увековечены и священны во временах — земля, вера, честь женщины и семьи. Старый Хасан выделил Мансуру, одному из пяти сыновей, гектар земли, не тронутой планом застройки. Соответственно, стоимость надела оставалась бросовой. О продаже земли речи не шло, получить же разрешение на постройку дома для Амира было нереально. Но, если аграрный статус надела менялся на застроечный, стоимость его взлетала к отметке, позволявшей владельцу ощутить себя миллионером. Пока оливы дают урожай, семья Букия удержится на плаву. О возрасте этих деревьев, насчитывающем иногда по несколько тысяч лет, ходили легенды. Со временем ствол разветвлялся, приобретая фантастические формы.
С седых времён росла на участке Букия семейная гордость, трёхсотлетняя маслина. Урожай она приносила обильный, и масло ценилось дороже обычного. Знатоки могли выпить стакан и не поморщиться. Правда, плодоносили деревья раз в два года. Такова Божья воля — год есть прибыль, год нет.
Чтобы собрать урожай с надела приходилось нанимать филиппинских нелегалов — работников из окрестных кибуцев. Рассчитавшись с ними, оставлять десятую часть в маслобойне. Разбогатеть с оливкового наследства не получалось.