— Самый простой способ уменьшить попадание солнечных лучей — сменить занавески на шторы-блэкаут. Они затеняют помещение до ста процентов: днём в комнате может стать темно, как ночью, — разгадал его мысли Ицхак, — но я предпочитаю зеркальную плёнку. Она надёжно скрывает всё, что внутри. С улицы рольставни не различить, они для подстраховки из оружейной стали…
— Ицхак, прошу… Верни мне мою жизнь, — нетерпеливо прервал тираду друз, устраиваясь на стул посреди салона. Затем с нажимом добавил, — пожалуйста. Из его глаз словно выползли гладыши базальта.
— Хвалю, ты правильно начал разговор. Я тоже буду откровенен. На сколько именно, зависит от тебя.
Мансуру показалось, что его мольба пробудила в собеседнике отклик, но он ошибся. Достаточно было взглянуть в бесстрастное лицо, чтобы изгнать надежды. Отсутствие альтернативы приводило в смятение. Он почувствовал напрасность оправдательной миссии и смысла дальнейшего пребывания здесь. Но уйти не мог. Оставалось ожидание. И возможность сыграть в чужую игру по своим правилам. Постараться напялить маску безропотного внимания.
— Ицхак, клянусь матерью и ребёнком, мне не в чем виниться. Да, мы слишком вольно болтали в тот вечер, но без злого умысла. Да, сознаюсь, мне не нравится, что в нашей стране у друзов права не равны с евреями. Да, мне не по душе, что еврейские поселения, много меньшие моей деревни, получают огромные дотации. Так что? Все об этом говорят вслух — даже по телевизору. Какие секреты? Мы открыто выражаем своё недовольство! Живём же в демократической стране…
Тропы истории сплелись в одну кровоточащую борозду. Маленькому народу муахиддун пришлось скрываться высоко в горах — их, как и евреев, со всех сторон безжалостно истребляли орды арабов-мусульман. Чтобы выжить, друзам пришлось принять и упрямо выполнять принцип маскировки такийя — «сокрытие ради безопасности». Среди мусульман друзы держали себя, как мусульмане, в общности христиан — христианами, в кругу евреев — как евреи. Друзы дружелюбны к любому человеку и преданы государству, в котором живут. Сердцем неизбежно примут сторону добропорядочного человека и никогда ему не изменят. Друз чист в помыслах и потому подлинный друг и союзник.
… На лице Ицхака не дрогнуло ни единой жилки.
— Говорить одно, делать — совсем другое…
— Но я не проштрафился… Мы не собирались идти дальше слов! — в отчаянии воскликнул Мансур, — я законопослушный гражданин страны! Вы же хорошо знаете, как мы лояльны государству! У нас, если парень отказывается служить в армии, отец изгоняет его из дома. Думаете, мы не понимаем, что единственная демократия на Ближнем Востоке — только в Израиле? Наши родственники в Сирии прозябают на Горе друзов[14]
и боятся высунуть нос. Несмотря на то, что поддерживают живодёра Асада[15]. Среди нашей молодёжи процент призывников выше, чем у евреев. В армии шесть бригадных генералов-друзов, в войнах Израиля община потеряла почти четыре сотни сыновей…— Знаю, Мансур, — остановил его Ицхак, — согласись, не все друзы думают одинаково.
— У всякого народа… у евреев тоже найдутся такие… подлые… Я за всех друзов в ответе?
— Оставь. Отвечай за себя… Не важно, что государство делает для тебя, важно, сколько ты делаешь для государства. Слышал такую формулу?
— Кажется. Как по мне, философии грош. Фраза.
— Всё же. Что об этом думаешь?
«Робот, не человек», — мрачно решил Мансур, но мысли его неожиданно метнулись в ином направлении. «Пепельная застряла в прихожей, интересно, чем занята…» И он вернулся к разговору:
— Работая в полиции, я исполняю долг перед государством. В роду Букия никогда не было нахлебников…
— Знаешь… — протянул задумчиво Ицхак и многозначительно посмотрел в глаза собеседника, — если действительно любишь свою страну, землю, нет предела всему, что ты можешь для неё сделать. Задумайся над этим.
— Ицхак, умоляю, оставь на потом намёки. Что имеется в виду? Можно ведь сказать прямо.
— Верно. Кажется, ты хотел получить обратно прежнюю жизнь?
— Больше всего на свете, — заверил Мансур, чуть заметно привстав со стула.
— При определённых условиях это возможно, но от тебя требуется содействие и стопроцентная преданность.
— Я рассказал всё, что знаю.
— Возможно. Однако существуют вещи, которых ты не знаешь, но в твоих силах узнать их. Если не быть голословным — для пользы государству.
— Господин Коэн, у меня сегодня очень тяжелый день. Нельзя ли выражаться яснее?
— Ладно, Мансур… Давай начистоту… Вскроем карты… Видишь ли, я предлагаю сотрудничество. Тесное, настоящее, локоть о локоть… Жертвенное… Чтобы попасть в цель я волен дёргать за любую из доступных нитей — страх, шантаж, алчность, авантюризм и даже… патриотизм. Мой выбор зависит от твоих предпочтений. Конечно, можно слегка поартачиться, но в любом случае результат предрешён. Сопротивление даст болезненный результат. Итак, подведём итоги. Ты любишь страну. Любишь свой народ. Свою землю. Семью! Вперёд, господин Букия! Тебе выдалась редчайшая возможность принести Израилю истинную пользу. Что скажешь, отставной прапорщик полиции?