– Увидимся там, суперзвезда. – Максин в белом халатике высунулась из своей гримерки.
– Спасибо, Максин.
– И слушай, тот поцелуй в сцене в спальне – без языков, ладно?
Стивен усмехнулся:
– Я думал, я должен делать ровно то же самое, что и Джош.
– Только до некоторой степени, любовничек, – ответила она и поцеловала его в щеку. – Ты будешь супер.
Донна ждала его за кулисами, улыбаясь, как жизнерадостный палач.
– Отлично. Все собрались.
– Да? Спасибо.
– Публики не очень много, из-за погоды, но настроена хорошо.
– Отлично, отлично…
– Уверен, что ты в норме?
– О, абсолютно.
– А то выглядишь очень бледно.
– Правда?
– Хочешь, чтобы я задержала занавес?
– Может, где-нибудь недельки на полторы?
Донна вздохнула, не улыбнувшись:
– Если ты действительно этого хочешь, Стивен, я всегда могу послать всех по домам.
– Нет-нет, давай сделаем это, Донна.
– Ты уверен?
– Уверен.
– Потому что если ты сомневаешься, что готов…
– Нет, я готов.
– Ладно. Ясное дело, нет никого, кто открыл бы тебе дверь в самом конце, так что тебе придется сделать это самому. Ничего?
– Думаю, я справлюсь.
– Хочешь стакан воды?
– Нет, со мной все в порядке.
– Ладно, хорошо. Тогда идешь на позицию?
– Иду на позицию.
– И, Стивен…
– Да?
– Сломай ногу!
– Вероятно.
И Стивен вышел на сцену, робко и осторожно, словно ступая по льду. Занавес пока был опущен, и он на секунду остановился и прислушался к пугающему молчанию публики.
Моя мотивация, сказал он себе, быть сильным, харизматичным и байроническим. Помни: Софи и Алисон там. Моя мотивация – сделать так, чтобы они мной гордились.
Затем он повернулся и пошел усаживаться на исходную позицию, на стул за письменным столом. Взяв бутафорское перо, он откинулся на спинку и ощутил, что рубашка сразу же прилипла к спине. Рабочее освещение наверху уменьшилось, но загорелись электрические подсвечники с эффектом огня свечей. Он заметил, что перо в его руке дрожит, и внезапно ощутил позыв воспользоваться туалетом всеми возможными способами.
Слишком поздно, потому что уже начиналась музыка, звучавшая гораздо громче и зловещее, чем когда он ее слышал по громкоговорителю. Он сделал глубокий вдох, потом еще один и еще – выдох, опять два вдоха и выдох, третий вдох и выдох, два вдоха – выдох, вдох – два выдоха, два вдоха – выдох и облизнул губы, снова и снова повторяя про себя первую строчку:
Безумныйзлойиопасныйзнакомыйвоткакменятеперьназываютбезумныйзлойиопасныйзнакомыйвоткакменятеперьназывают…
А потом услышал щелчок и механическое жужжание, и занавес начал очень, очень медленно подниматься, словно лезвие гильотины, приводимое в готовность. Он ощутил, как воздух из зала смешивается с воздухом на сцене, как будто на космическом корабле открыли шлюз, и инстинктивно ухватился покрепче за стол, чтобы не быть всосанным в космический вакуум. Пытаясь не думать, как абсурдно притворяться, что сочиняешь стихи и записываешь их большим белым пером, он нацарапал на кусочке закапанного чаем бутафорского пергамента воображаемыми чернилами крупным завитушечным байроническим почерком:
Помогите
Помогите
Спасиииииииииите
Меняяяяяяяяя
Потом занавес полностью поднялся, и музыка начала стихать. Стивен ощутил жар прожектора на лице, и капля пота скатилась по его носу, а в голове начался медленный счет: один, два, три, – он знал, что это всегда работает, – четыре, пять, шесть, – когда это делает Джош, – семь, восемь, девять…
Дойдя до двадцати шести, он услышал кашель из публики, кашель типа «давай уже», и понял, что уклониться никак не удастся: ему придется поднять глаза, придется что-то говорить. Моя мотивация – быть гениальным, сказал он себе и почувствовал, как капля пота на кончике его носа задрожала, упала и растеклась по бумаге, отчего грохот прокатился по всему театру. Он расфокусировал взгляд, посмотрел прямо на свет и произнес свои первые слова:
– Безумный, злой и опасный знакомый! Вот как теперь меня называют в Англии…