Дублер

Но если, как утверждала книга «Сценарий запросто», характер определяется действием, тогда Оуэн был человеком практически вообще без характера. Отношения стали бессексуальными, безлюбовными, лишились почти всех теплых чувств и держались исключительно на неспособности Оуэна самому платить за квартиру и болезненным страхом Норы остаться одной. Врач выписал ей прозак, который она начала принимать несколько неохотно; вина и тревога из-за «жизни на лекарствах» боролись в ней с разрекламированным ощущением умиротворения. Шли месяцы, переходя в года, но ничего не менялось. Нора начала больше пить, заедать стресс и набирать вес, курить слишком много травки, которую покупала у мальчиков-уборщиков. Ей стукнуло тридцать, и на день рождения Оуэн купил ей подарочный набор DVD с фильмом «Чужой» и какое-то однозначно пошлое белье неправильного размера: кричащее переплетение резинок, полосок алого винила и пряжек – такое чаще носят девицы, танцующие в клетках. Нора была не из тех девиц, что танцуют в клетках, а потому поскорее засунула это безобразие поглубже в шкаф. Сексуальная активность в любом случае иссякла еще несколько месяцев назад, и большинство ночей она теперь проводила, лежа без сна на футоне, уже неистребимо пахнущем Оуэном, с ватной после излишка красного вина и «вечернего» тайленола головой, и одурело размышляя: проломить подонку голову его же лэптопом или удавить подаренным бельем.

Ее собственная карьера, и в лучшие времена казавшаяся далекой перспективой, теперь начала выглядеть совсем уж надуманной ерундой. Нью-Йорк лопался от привлекательных женщин с приятными джазовыми голосами и версиями «Big Yellow Taxi» в стиле босановы. Она вряд ли смогла бы танцевать или играть на сцене – в городе, где почти каждую официантку можно было назвать «тройной угрозой», Нора представляла собой всего лишь одинарную угрозу, причем даже не особенно впечатляющую. В двадцать три она казалась себе певицей, которая иногда подрабатывает официанткой, в двадцать семь – иногда поющей официанткой, а в тридцать наконец стала полновесной официанткой. Амбиции и уверенность постепенно вымывались, замещаясь завистью и жалением себя, и все чаще и чаще она старалась не прийти домой вечером. Там, в маленькой перегретой комнатке, лежал Оуэн с набитым фисташками ртом, препарируя боевик, – и Нора становилась язвительной и вредной, насмехалась над ним, и они ссорились, и она злилась и стыдилась, что все никак не велит ему выметаться.

В поисках какой-нибудь творческой отдушины она как-то взяла его «Сценарий запросто», прочитала, переварила и засиделась допоздна, куря и пробуя делать наброски: диалог, услышанный от ребят в ресторане, истории из своей музыкальной жизни, немного семейной мифологии – страницы и страницы, исписанные нетрезвым размашистым почерком в ранние утренние часы. Перечитав записи на другой день, в тщетном стремлении быть объективной, Нора заподозрила, что, возможно, они не так уж плохи, а она все-таки может делать что-то еще. Но в следующий раз при попытке писать страница осталась абсолютно пустой, и эта новая амбиция внезапно показалась такой же непрактичной и тщетной, как и остальные.

Той длинной холодной зимой, просыпаясь поздно утром от очередного похмелья и теплого, пахнущего солеными крендельками дыхания на лице – дыхания мужчины, до которого ей уже давно не было дела, – Нора со всей очевидностью поняла, что отупела и одурела от одиночества. Ее судьба обязана измениться. Должно случиться что-то хорошее – и скоро.

Затем, в апреле, Джош Харпер вошел в ее ресторан и заказал клубный сэндвич.

Награды Мужчины года