Дубовая Гряда

— Правильно,— согласился староста и торжественно продолжал: — Установлено, что конь, находящийся у гражданина Пылилы, происходит от кобылы гражданина Шайдоба. Так что — подчиняйся немецкому закону.

Через несколько минут конь был запряжен, и Шайдоб с помощью жерди старался оторвать от земли примерз­шие колеса телеги, чтобы заодно прицепить ее к саням и уволочь домой. Пылила не выдержал, уткнулся лицом в подушку и горько, как мальчишка, заплакал. А когда говор и шум во дворе утихли, поднял голову и увидел на белой наволочке кровь. Намочил платок, приложил к носу, втихомолку пожелав тысячу невзгод полицейскому, напоследок ткнувшему кулаком в лицо, и с нарастающей злобой подумал: «Гады! Бить их надо, убивать, уничто­жать всех до единого! Чтобы ни один не уцелел, иначе всем нам конец!»

Со двора послышался голос матери, проклинавшей Шайдоба. От нее и сыну досталось: зачем отдал коня? Павел вышел на крыльцо, прикрикнул:

— Замолчи, умная! Их целая свора ввалилась, что я один мог сделать?

Старуха повернулась и решительно зашагала к Шайдобу. Пришла в самый разгар пьянки.

— Тихон, ты же свой человек, как тебе не стыдно ко­ня забирать? — упрекнула она соседа.

Шайдоб горделиво приосанился:

— Я-то свой, а конь мой. Значит, и разговора быть не может.

Грянул дружный хохот присутствующих, только ста­роста даже не улыбнулся. Бодягин взял наполненный са­могоном стакан, протянул женщине:

— Выпей с нами.

— Не могу, мне и так горько,— покачала та головой.

— От меня не хочешь принять? Говоришь, горько? Будет сладко!

Все насторожились, не зная, что задумал бургомистр. А тот повернулся, что-то шепнул соседу-полицейскому, и полицай, встав из-за стола, принес из соседней комна­ты свернутую в трубку бумагу. Бодягин развернул, раз­гладил ее, приложил к стене:

— Хайль!

Оба полицейских сразу вытянулись, щелкнули каблу­ками. Остальные, поневоле поднимаясь со стульев, удив­ленно глядели на незнакомый портрет.

Бургомистр выпятил грудь:

— Это фюрер, Гитлер. Что сделал я, то, считайте, он сделал. Противоречить не позволено!

Испуганно поглядывая то на портрет, то на бурго­мистра, Пылилиха начала пятиться к двери.

— Стой! — грозно крикнул Бодягин.— Возьми, по­весь на самом видном месте в своей избе и молись, как молишься на икону! Я заеду, проверю. Не послушаешь­ся... — и бургомистр многозначительно чиркнул себя реб­ром ладони по шее.

«Болван, выпил, и вся дурь из него наверх прет»,— додумал Савка. А старуха, дрожащими руками свернув портрет, поблагодарила, сама не зная за что, и поспешила закрыть за собой дверь.

В тот же день портреты Гитлера были развешаны на улицвх, на заборах, даже в избе Алены, где обычно со­биралась молодежь. Люди шептались, что гитлеровцы собирались развесить их на улицах Москвы, но не уда­лась, так теперь по деревням распространяют. Один портрет кто-то пристроил на самом верху бани, которую Шайдоб уже принялся разбирать. Глаза у Гитлера были выколоты, а под портретом — строчки: «Берегись, Шай­доб! Он бежит из-под Москвы пешком, а ты и на коне не убежишь!»

Старик снял портрет. Вскоре и баню разобрал по бревнышку, перевез на свой участок, построил хлев. Призапас сена, дров. Наступила очередь раздобыть корову. Шайдоб принялся наседать на старосту: выполняй при­каз бургомистра! Даже пригрозил Савке: не выполнишь, передам в комендатуру документ о бандитских вылазках против фюрера! Эти угрозы слышала Зина.

Прищурив серо-голубые глаза, Зина расчесала перед зеркалом кольца спадающих на плечи светлых волос, потуже затянула поясок на тонкой талии и вдруг смор­щила нос, показав своему отражению язык:

— Ненавижу себя!

Подошла к окну. На улице показался Володя. Не­смотря на мороз, он был в одном пиджаке. Зина знала, что одежду у хлопца отобрал полицейский, и пожалела его.

Как только Володя вошел в избу, девушка рассказа­ла ему о подслушанном ею разговоре отца и Шайдоба. Зина была уверена, что отец предупредит тетку Марию насчет коровы, а вот какой документ собирается старый черт везти в немецкую комендатуру — вопрос.

— Догадываюсь, в чем дело,— Сказал Володя,— Случай с портретом на бане хочет на Пылилу свалить. Павел однажды вспомнил о раненом полицае, вот и... Не знаешь, когда Шайдоб введет в Жлобин?

— В понедельник. Сам говорил, что поедет искать гвозди, а заодно и наведается в комендатуру.

— Хорошо. Но назад уж не вернется.

Зина испугалась:

— Зачем он тебе? Лучше корову обменяйте в какой-нибудь деревне, и все.

— Ой, миленькая моя, разве можно из-за коровы губить человека? Еще в плену я поклялся жизнью матери, что вырвусь и на каждом шагу буду уничтожать гадов. Хорошо, что предупредила. Мне пора.

Уже темнело, когда Володя надел лыжи и помчался к Сергееву. Миновав Волчий Лог, где обычно встречался с политруком, он вскоре пришел в Вепряты. Сергеева за­стал дома. Тот удивленно взглянул на запыхавшегося парня, быстро накинул ватник и вместе с хлопцем вы­шел во двор.

— Александр Данилович, что же делать? — спросил Володя, рассказав о случившемся.

— Жду, что ты предложишь.

— Об этом не трудно догадаться.

— То есть?

— Стукнуть!

— А как?

— Вы боитесь, что я не попаду?