Как обычно, вечером в избе Алены собралась молодежь. Иван, сын хозяйки, подыгрывал на балалайке, а девчата пели «Реченьку» и просили, чтобы он не спешил.
Анатолий шепотом рассказывал Володе, какого Иван мнения о хлопцах и девчатах, собравшихся тут. Все они — советские люди, вот только Зина — дочь старосты, черт ее знает, что у нее на уме...
— Не хочет ли выгнать ее? — спросил Володя.
— Не знаю. Но ребята боятся при ней о фашистах, о новых порядках говорить.
— Все сами видят и знают, какие это порядки. А Зины опасаться нечего, она настоящая комсомолка.
Володя посмотрел на девушку, и их взгляды встретились. Ему стало неприятно, что о ней так думают, и, не выдержав, он сел рядом с Зиной. Девушка смутилась, отодвинулась. Знала, что во всем виновата отцовская должность, и все тянулась к молодежи, хотела быть вместе со всеми. Правда, иной раз на душе становилось так тяжело, что хоть ты плачь. Думала, если бы Володя не ходил на вечерки, и она ни за что не пошла бы. Но чем дальше, тем сильнее хотелось видеть его, и Зина отправлялась к Лиде или просто на улицу, оставаясь в избе только тогда, когда отец с матерью разговаривали о семье Марии или о хлопцах, вспоминая и Володю. В беседах же с Лидой не раз признавалась, что, если бы Володя погиб, не стала бы жить и она.
Володя попросил у Ивана балалайку и только взял первые аккорды на трехструнке, как все дружно подхватили:
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой...
Но песня тут же оборвалась: дверь распахнулась и в комнату вошли два немца.
Увидав такое многолюдье, первый из них вскинул от неожиданности автомат, но, поняв, что никакой опасности нет, расхохотался:
— О, руссиш паненка? Зеер гут!
Второй, улыбаясь, начал обходить девушек, внимательно всматриваясь в каждую из них. Но вдруг, наткнувшись на горящие ненавистью глаза Володи, сердито выпрямился и, вырвав балалайку, с размаху ударил ею хлопца по голове. Не растерявшись, Володя успел выставить локоть, и балалайка, хрустнув от удара по нему, развалилась на две части, так что корпус ее повис через плечо фашиста, а гриф остался в руке. В эту минуту кто-то из ребят погасил лампу, и, воспользовавшись неожиданной темнотой, юноша шмыгнул в дверь. Следом за ним с визгом бросились девчата, а из другой половины избы выскочила испуганная хозяйка:
— Что случилось?
Алена не поняла, кто вдруг облапил ее в темноте, начала отбиваться кулаками, и тут второй гитлеровец чиркнул зажигалкой. Первый увидел при свете ее в своих объятиях немолодую женщину, удивленно разжал руки, а хозяйка, воспользовавшись его замешательством, схватила со стола лампу и поднесла к огоньку зажигалки.
Снова стало светло, но, кроме Ивана и его сестры, в горнице никого из молодежи уже не было. Соседки не зря считали тетку Алену самой хитрой бабой в деревне. Схитрила она и сейчас: взяла лампу, поманила за собой немцев и поднесла ее к портрету Гитлера на стене.
Фашисты мгновенно вытянулись.
— Мы никс,— пробормотал один из них, очевидно, решив, что попал в дом сторонника «нового порядка».— Мы ехать Слобода. Где дорога есть?
— Пойдем, покажу,— с готовностью предложила хозяйка.
На улице стояло трое саней, в которых разместились гитлеровцы, и едва Алена успела показать, в какую сторону им надо ехать, как лошади дружно рванули с места.
Подождав, пока тетка Алена вернется в сени, из-за угла избы вышел Володя. «Принесла нелегкая на нашу голову,— думал он.— А ведь мог угодить им в лапы... Нет, хватит: скоро весна. Сергеев как хочет, а мы с хлопцами подадимся в лес. Оружие есть, сколько же можно отсиживаться в хатах?»
Он так и решил сказать Сергееву в то чудесное утро, когда опять отправился на встречу с политруком. В голубом небе ласково светило солнце. На пригорках потемнел снег. Чувствовалось дыхание близкой весны. И шагая на лыжах, юноша с наслаждением вдыхал свежий лесной воздух.
— Хорошо, что ты пришел,— сказал Сергеев,— есть важное дело.
— Какое?
— Мы подготовили текст листовки, нужно, чтобы ваши комсомольцы переписали как можно больше экземпляров. Распространим их по всей волости.
— А разве некомсомольцам это доверить нельзя?
— Можно, конечно, если есть надежные ребята.
— Теперь, Александр Данилович, в Дубовой Гряде вся молодежь наша. Жаждут борьбы с фашистами. Даже Пылила и тот ждет возвращения Красной Армии. Он думал, что немцы принесут ему райскую жизнь, а теперь убедился, какой он, германский рай.
— Это хорошо. Подготовка листовок будет проверкой для всех. А несоюзной молодежи скажи, что это поручение будет одной из рекомендаций для вступления в комсомол. Скоро проведем у вас собрание и примем всех достойных. На собрание придет участник боев с белофиннами. Вся организация возлагается на тебя: ты, Володя, хотя и молодой, но опытный волк,— засмеялся Сергеев.
Этим разговором политрук развеял мысли, которые давно не давали покоя юноше. Однако Володя по-прежнему считал, что с наступлением теплых дней нужно уходить с оружием в лес. Но Сергееву он пока про это ничего не сказал.