Дубовая Гряда

Как-то во второй половине дня в деревню примча­лась машина, полная начальства: комендант по сельско­му хозяйству майор фон Шпрейк с несколькими немца­ми, Бодягин, Кичка, переводчик, Василь и другие поли­цаи. Не доезжая до околицы, Шпрейк заметил из окна кабины, как в дубняк побежали несколько человек, и едва машина остановилась, он спросил через перевод­чика у Юйки, что это за люди.

Начальник полиции не знал и в свою очередь спросил об этом подошедшего старосту.

— Дети,— спокойно ответил тот.— Они там всегда играют.

Володя, вместе с друзьями предусмотрительно укрыв­шийся в дубняке, послал Ивана в деревню узнать, чего ради нагрянули незваные гости.

Долго не было хлопца, товарищи даже волноваться начали. Наконец вернулся и рассказал, что Бодягин при­казал согнать всех крестьян на сход, а фашисты и поли­цаи рыщут по избам в поисках добычи. Десяток яиц — мало, давай курицу или поросенка. В «обмен» немцы протягивают камушек для зажигалки: мол, германский солдат не грабит, а покупает.

— Хороша торговля, ничего не скажешь, — с иронией произнес Володя и предложил: — Давайте по одному пробираться на сход, интересно послушать, о чем они будут говорить.

Пылила отказался:

— Опять сцапают.

— Не бойся, того полицейского, что тебя арестовал, в деревне нет,— успокаивал Иван.

— А черт его знает,— отмахнулся Павел,— все они одинаковые.

Ребята незаметно пробрались в деревню, а потом и к дому, куда согнали крестьян, и сквозь настежь распах­нутую дверь затесались в толпу. Володя вошел в ту ми­нуту, когда комендант заканчивал речь. Майор говорил стоя, и через головы женщин было видно, что он высокий, а стоящий рядом переводчик ему по плечо. Большая го­лова коменданта сужалась кверху, на горбатом носу по­блескивали стеклышки очков, Длинная тонкая шея вся в морщинах. Володя подумал, что он очень похож на того подполковника, который держал его в плену. Раз­говаривал майор с крестьянами, словно с детьми. Если крестьяне будут сеять и выращивать хлеб для герман­ской армии, говорил он, то немцы смогут быстрее победить. Жаловался на русский мороз, заставивший оста­новить наступление. Уверял, что летом война закончит­ся. И вместе с тем предлагал разводить побольше овец, так как немцам необходимы овчины.

Переводчик предупредил, что господа не выносят дыма самосада. Тут же поднялся с лавки старый Рыгор и попросил немецкую сигарету или позволения выйти. Решили устроить перерыв.

Володя прислушивался, что скажут люди. Некоторое время все молчали, потом начали собираться по два-три человека.

— Вот гнет! — послышался чей-то голос.

— Сам признался, что наступление остановилось... — Ишь ты, овчины им подавай...

— Хлеб выращивай...

После перерыва выступил Бодягин. Этот негодяй от­лично знал советских людей.

— Вижу я,— начал бургомистр,— что вы недобросо­вестно восприняли все гуманные доводы господина ко­менданта. По вашим лицам видно, о чем думаете! Вы с большей охотой тянетесь к листовке, наклеенной на сте­ну и тем живете. А кто ее написал? Человек, у которого силы, как у той лягушки из сказки, которая села в колею и хотела опрокинуть воз. Знаете, что от нее осталось?

Кичка тронул бургомистра за рукав и шепнул, что сам будет говорить обо всем этом. Пришлось Бодягину перейти к другой теме: как засевать землю, всем вместе или по отдельности. Хулить общину он побоялся: это указание немецких властей. Но из его неуверенной, мно­гословной речи можно было понять: возобновляй частное хозяйство, захватывай сколько можешь земли и сей.

Бодягин считал, что единоличные хозяева будут враждебно относиться друг к другу и тем самым помо­гут установить новые порядки.

— Во время уборки в помощь вам пришлют из Гер­мании технику,— закончил бургомистр.

— А вы, пан, осенью говорили, что у нас будет какая-то община,— напомнил Рыгор.— Теперь же получается, что можно сеять отдельно. Но нельзя же так — бери и сей. Землю мы поделим на полоски, потому что в одном месте песок, в другом хорошая почва, а мы все одинако­вые. Если осенью пришлют комбайны, разве они будут убирать каждому его полосу? Вот и скажите, как мы дальше будем жить: в общине или нет?

— Вы живете в общине,—снова поднялся бурго­мистр,— но она еще не укрепилась. Ты, старик, не гни, никакой уравниловки не будет. Кто помогает немецкой власти, тот и получит лучшую землю. Или хотите, чтобы семья Василя Шайдоба и старосты ползали по песку вместе со всеми? Кто своими делами заслужит у нас уважение, тот и будет пользоваться всем лучшим. Вот так!

Бодягин снова уселся. Теперь его намерения стали крестьянам понятны.

— Покупает дураков. Еще посмотрим, как все обер­нется... — проворчал кто-то возле двери, и женщины друж­но зашикали на него.

Встал Кичка.