Дубровский: по мотивам фильма «Дубровский»

Всю дорогу домой – Владимир удостоился места в одной машине с хозяином – Троекуров грубо шутил, раскатисто смеясь над собственными остротами, и не переставал бить Дубровского по спине, выражая тем самым свое теплое отношение к гостю.

– Ну что? – сказал он, стягивая валенки в прихожей. – Ты располагайся, через два часа будет ужин, а потом мы сядем и все обговорим.

И ушел в свой кабинет, оставив Владимира наедине с самим собой.

Горничная Марина отвела Дубровского в гостевой флигель. Это был небольшой домик у левого крыла поместья с отдельной ванной и просторной спальней.

Дубровский без особого интереса изучил свою комнату, сменил промокшую от пота сорочку и загубленный костюм. Впервые в жизни Владимир был так близко к смерти, впервые он так отчетливо видел ее перед собой – темную, стремительную и кровожадную.

Вспомнив, что Троекруров что-то говорил про обед, Дубровский практически насильно заставил себя выкинуть медведя из головы и отправился в дом.

В столовой все еще накрывали на стол – казалось, тут скоро развернется трапеза человек на десять. Та же самая снулая горничная с усталым лицом сонно расставляла блюда на белой скатерти. Оторвавшись от своего занятия, она сообщила, что обед будет минут через пятнадцать.

Весь коридор был сплошь обвешан портретами – какие-то грузные генералы с конями, которых, наверное, Троекуров упорно выдавал за своих дальних родственников, дамы с неизменно томными лицами и толстощекие дети в матросских шапочках.

Из дверного проема на тяжелый ковер падал прямоугольник теплого света. Из комнаты доносился тихий женский голос – кто-то пел, а вскоре начал аккомпанировать себе на рояле. Владимир, стараясь не шуметь, заглянул в комнату.

За роялем сидела Маша. Ее волосы были собраны на затылке, а платье с открытой спиной позволяло Дубровскому видеть аккуратную родинку у позвоночника и цепочку крестика каждый раз, когда она склоняла голову к клавишам.

– Some say he’s black, I say he is… – Маша сделала паузу и продолжила прозрачным и печальным голосом, – funny… [4]

– Bonny, – неожиданно для самого себя поправил Дубровский. Ее плечи вздрогнули, но она не обернулась. – I say he is bonny. [5]

– Я знаю, что bonny, – сказала она, бросив взгляд на дверь. – Так, просто…

– Нет, funny – это здорово, очень современно получается, – ответил Владимир, которому почему-то передалось ее смущение.

– Ну да, – туманно отозвалась Маша. – А откуда вы знаете эту песню?

Лара любила эту песню, вдруг подумал Дубровский. Он помнил, как они танцевали под нее вместе в те далекие, уже выцветшие дни, когда у них все было хорошо. Маша была совершенно не похожа на Лару – и это сразу бросалось в глаза. Владимир мог смело сказать, что в Маше не было ничего искусственного. Он знал, что она училась за границей, но создавалась ощущение, что весь внешний мир с его навязчивыми стереотипами, стандартами красоты и правилами поведения волшебным образом обошел Машу, оставив ее нетронутой.