Действительно одарённым был, пожалуй, один Мерзляков, недаром хор приверженцев пел его гениальность, профессор красноречия, домашний учитель братьев Тургеневых, державший на пансионе Ивана Якушкина, дружный с Жуковским, пермяк, приземистый, с плечами широкими, с открытым лицом, приглаженными блестящими волосами, нежный сердцем, горячий душой, доверчивый, прекрасный поэт, переводчик мечтательных и нежных идиллий и знаменитейших латинских поэтов, которым выпала честь впервые явиться по-русски в прекрасных, звучных и сильных стихах; чрезвычайный почитатель Хераскова, в большом обществе диковатый, неловкий и странный; в тесном, дружеском круге простодушный, открытый, за нескудеющей чашей свободный, увлекательный и живой, блестящий импровизатор, несколько сбивчивый теоретик искусства, уверявший, с одной стороны, что изящные искусства строгим правилам не подвержены, не могут иметь установленной прочно системы и оттого без врождённых способностей сделаться сносным поэтом нельзя; однако ж, с другой стороны, полагавший, что свод правил строжайших для изящных искусств необходимо иметь и что знание правил пиитики весьма много способствует к развитию врождённых способностей, в особенности к лучшему их направлению, придавая врождённым способностям стройность, совершенство и блеск; объявлявший, что истинную силу настоящего красноречия составляют не ум, не логика, не обширность познаний, даже не верно поставленный голос, а единственно непоколебимое убеждение оратора в том, в чём убедить пожелает других.
Взобравшись на возвышение кафедры, Алексей Фёдорыч лучшим образом подтверждал своё убеждение, тотчас весь проникаясь предметом, о котором выпало волей судьбы говорить, охватывался дивным роем внезапно налетевших идей, слегка заикался, не рыскал по сусекам в поисках подходящего слова, но тотчас выражал мысль свою красочно, живо, неподдельно и убедительно хоть на минуту:
— В предыдущем чтении своём, милостивые государи мои, старался я доказать, что искусство и успехи в стихотворстве предполагают и великие таланты, и великие труды, а также опровергнул нелепое мнение тех, которые смелость берут утверждать, что стихотворцу не нужно ученье и что талант его всё заменяет сам собой. Подкреплю мысли мои словами знаменитейшего поэта, столь отлично своё искусство постигшего:
Пламенным взором обегал слушателей, равнодушных большей частью к искусствам, приверженных к высоким чинам, и торжественно, звучно гремел:
— Каковы же сии исключительные таланты, отличающие питомца, любимого музами? По какому знамению допускается он к таинственному источнику Иппокрены и восходит на крутую гору Парнас, для тех недоступную, которых Минерва, в минуту рождения их, не осветила благодетельною своею улыбкой?
Не освещённые благодетельной улыбкой Миневры пучили изумлённо глаза, туго соображая, чудак перед ними или ясновидец, тогда как счастливый вдохновеньем профессор, не примечая, перед кем именно расточает отборные перлы своего красноречия, превращался в пророка: