Дуэль четырех. Грибоедов

Он узнавал то и дело дома, седовласых швейцаров в широко гостеприимных подъездах вельмож, бабушек, тётушек и кузин на тех же присвоенных чину местах, в тех же вольтеровских креслах, с тем же капризным достоинством на тех же сморщенных лицах, даже в позах всё в тех же, в каких их оставил и позабыл, за теми же пяльцами, точно смерч не прошёл по Европе, точно не горела Москва, разве что место подросших кузин, подхвативших мужей, заняли походившие на них как две капли воды молодые кузины.

На театре давали «Притворную неверность», его шалость пера, известную уже всем москвичам, представление посещавшим с тем же грандиозным спокойствием, как и Английский клуб. Кокошкин, директор театра, племянник Хвостова, известный, довольно смешной, переводчик Мольерова «Мизантропа» в тяжёлых и грубых стихах, точно в кучу необтёсанные камни свалил, роста ничтожного, с непомерно большой головой, в рыжем растрёпанном парике, с нарумяненными провалами щёк, в длинных чёрных чулках, в башмаках, украшенных старинными фигурными пряжками, каких давно никто не носил, до суеверия, до язычества прочно державшийся замшелых театральных обычаев, олицетворение самодовольства и пафоса, униженно перед ним извинялся, видя на нём незнакомый мундир:

   — Прелестные ваши стихи так варварски терзают на сцене, однако ж в безобразии том не я виноват, уж вы мне поверьте, ваше превосходительство, никто здесь не слушает и не слушается меня.

Отвязавшись от старика кое-как, отсмеявшись, на прощанье ужаливши лёгкой остротой, Александр поспешил отойти, но его тут же поймали и подвели к нему сутулого невысокого Гейера, который в недавнем времени прибыл с Кавказа и который с большим недоверием задал вопрос, слышанный им в два всего дня сотню раз:

   — Говорят, вы туда?

Делать нечего, он сквозь зубы ответил, надеясь нелюбезным приёмом напрочь отпугнуть дурака:

   — Туда.

Гейер, верно, бывалый, ничуть не смешался, не изменился в лице, спросил вновь, заглядывая снизу в глаза:

   — По доброй воле?

Не удалось отпугнуть, он сдержался, хотя у него уже дёргался глаз:

   — Не совсем.

Гейер потянул его к себе, ухвативши за пуговицу мундира:

   — Вернитесь, если возвращенье возможно, примите совет.

Он отстранился, пуговицу вынул из цепкой руки, зная отлично об том, что перепуганный насмерть с удовольствием величайшим, чуть не в истерике, ещё пуще пугает других:

   — Что так?

Гейер очень громко оповестил, должно быть домогаясь так дёшево лестной славы героя кавказской войны:

   — Да ведь проезду нет никакого! Сам не ведаю, каким судьбами добрался цел до Москвы. Недавно ещё на транспорт напало пять тысяч черкесов! У этих диких племён в заведенье одни грабежи!

Да есть ли у дикого племени столько бойцов, он иронически улыбнулся:

   — Целых пять тысяч? В горах?

Гейер голову, небольшую, лохматую, вскинул и чуть не кровно обиделся — энтузиаст:

   — Не меньше пяти!

Хотелось спросить, где бы этой ораве развернуться в горах, да чёрт с ним, он холодно рассмеялся:

   — Да вы прямо герой, а с меня так довольно и одного, с кинжалом или ружьём.

Поворотился на каблуках, через минуту столкнулся нос к носу с незабвенным князем Иваном Гагариным, старинной мишенью для стрел, и от души посмеялся над ним:

   — Пожалей, милый князь, Мельпомену. Нехорошо.

Князь, сенатор и действительный статский советник, доверчивый и простой, точно младенец с хилым умом, искренно был удивлён:

   — Кого пожалеть?

Его простодушное удивление только и было нужно ему. С жаром принялся Александр морочить беспокойно глядевшего князя:

   — Будто не знаешь? Экий шалун.

Князь поёжился, поправил висок, неуверенно возразил:

   — Как Дух Свят, да ты растолкуй.

Он подхватил князя под руку, задвинул в угол поукромней, свидетельство тайны чуть ли не страшной, склонился к самому уху его:

   — Катерину Семёнову, говорю, пожалей.

Князь изумился, припрыгнул на месте, глаза распахнул и широко и скоро моргал:

   — Да что же тут я?

Александр выпрямился, сделался мрачным, строго глядел, внутренне хохоча — что за милый простак, чудеса:

   — Перестань ей делать детей, не то она вовсе погибнет для сцены, а грех на тебе.

Князь высунулся из-за угла своего направо, налево, сглотнул, доверительно зашептал:

   — Да полно, что ты, в рождении последнего я ни при чём, слово чести.

Отступивши на шаг, разглядывая любовника странного с изумлением, почти непритворным, он выдержал паузу и укоризненно покачал головой:

   — А кто же при сем?

Князь остолбенел и рот приоткрыл:

   — Да где же мне знать?

Александр возразил, наивно расширяя глаза:

   — Не Святой же Дух старается за тебя?

Втянувши повинную голову в плечи, князь с тоской безнадёжной вздохнул:

   — Может, и Он.

Александр в самом деле чуть рта не раскрыл, да удержал себя, пригрозил ему пальцем:

   — Ты гляди, такой актрисы трагической дождёмся не скоро.

Князь заспешил его успокоить:

   — Здесь, право, Медведева хороша.

Он отмахнулся:

   — Полно, ваше сиятельство, Медведева балерина.

Князь искоса поглядел, точно почуял подвох:

   — Так и что?

Он помолчал, вываживая его: