– В таком случае, юноша, вы обвиняетесь в измене, нарушении присяги императору, приравниваетесь к пособникам вражеской армии и будете повешены вместе с поджигателями и партизанами! Арестовать его!
Вот честно, неохота вспоминать об этом. Но уж назвался груздем, начал записки писать – хочешь не хочешь, а полезай пером в чернильницу.
Помню, в осеннем безоблачном небе металась огромная стая грачей… Я смотрел на ее бесконечное кружение, то ли чтоб уже заранее отвыкать от видов земных, то ли… Но едва стая птиц уходила левее и ниже, в мой кругозор попадала перекладина и толстая пеньковая петля на ней.
Уже во второй раз рассыпалась барабанная дробь. Я еще подумал: тут три раза, что ль, сигналят, как в театре?
Сидя на краю кособокого, состряпанного кое-как эшафота, я повторно набивал трубку. Солдатик из охранения трясущимися руками поднес мне огонь. Он, видно, боялся сильнее меня.
– Что, страшно? – сочувственно спросил я солдата.
– Ага, – признался он. – А… вам как?
Я пожал плечами:
– Да ничего, терпимо. Петля все-таки – что-то свое, родное. Я гильотину не люблю.
Снова сыпанули барабаны. Солдатик дрожащими руками убрал в карман свое отнюдь не волшебное огниво.
– Чего тянут-то, не понимаю… – сказал другой солдат.
– Ждут высочайшего повеления, – объяснил я всезнающе и все-таки глянул на окна дворца.
И точно сглазил. Тут мне все-таки связали сзади руки и надели на шею петлю…
…В тот час Наполеон, поглядывая иногда в окно, по своему обыкновению делал несколько дел кряду, пытался написать ответ Марии-Луизе и снова перечеркивал написанное.
Один раз у императора вырвалось:
– Какая поганая баба!..
(За точность выражения ручаюсь.)
– Госпожа не приедет в Москву? – наивно спросил арапчонок, работая своим опахалом.
– Никогда не вступай в брак, мой мальчик! – отвечал ему Наполеон.
– Слушаюсь, мой повелитель, – поклонился арапчонок.
Тогда император, вдруг развеселяясь, потрепал его по черным кудряшкам, встал и снова посмотрел в окно. Здесь я нашел уместным спросить императора:
– Ваше величество, так все-таки вешать Бекле или зачитать помилование?
– Я пока не решил, – помолчав, ответил Бонапарт. – Хочу еще раз взглянуть на него… Может быть, подарю этому олуху жизнь. Его отец дружит с Гёте, знал Вольтера… Дюпон, пусть не вешают без моего знака!
– Да, капитан предупрежден. По-прежнему, знак – взмах платка?
– Конечно. Вы же знаете… – Император последнее время все чаще и легче приходил в нервическое раздражение.
Он вдруг начал что-то искать по карманам, осматривать кресла и стол.
– Кстати, где хоть один платок?.. Их была дюжина!
Мы с арапчонком бросились на поиски платков, я звонком вызвал камердинера.
Я нашел один платок под бумагами, арапчонок вытянул другой из щели между сиденьем и спинкой дивана, и целую стопочку платков с собой захватил камердинер.
Выхватывая их у нас, император приходил во все большее негодование:
– Снова этот с вензелем «Ж» – Жозефина!.. Есть в этом доме хоть один платок без буквы «Ж»? – Император с размаха метнул в меня стопку платков.
И так случилось (и на то, конечно, воля Провидения!) что один платок вдруг выпорхнул в окно, чего не мог не увидеть бдительный капитан караульной команды, не отрывавший взгляд от окон кабинета императора…
…Капитан махнул саблей, и у меня из-под ног вмиг вылетела табуретка.
Я повис в петле, мгновенно затянувшейся. Даже не успев набрать побольше воздуха, чтоб жить еще минуту…
И в тот же миг явилось чудо! Хлопнул пистолетный выстрел. Я услышал близкий посвист пули – прямо над головой! Веревка дернулась… и я рухнул вниз, ударившись коленями и боком об доски эшафота.
Хрипя и напрягая из всех сил мышцы шеи, я замотал головой, ослабляя смертельную хватку петли. Судорожно ловя ртом, стал будто сквозь каменный мешок заглатывать земной благословенный воздух.
Только раздышавшись, понял, что лежу, упираясь затылком в помост. Только так и получилось ослабить петлю! По площади бегали солдаты – кто ко мне, кто от меня, а еще дальше, в распахнутых воротах площади появились верхами отец и Пикар. Оба припыленные от долгой скачки, и отец опустил свою меткую руку с дымящимся пистолетом.
…Если бы меня не знал лично капитан охраны, нас с Бекле-старшим расстреляли бы тут же, на месте. А так, всего-навсего разоружив, повели к Наполеону на доклад.
Перед могучими изящными дверями в кабинет императора нас встретил его верный Дюпон.
– Его величество просит вас немного подождать, – объявил адъютант и указал нам на диванчики с золочеными спинками. – У него сейчас важный прием…
Я стояла перед поработителем моего Отечества и старательно делала вид, что буквально умираю от расстройства.