Дуэль Пушкина

Каждый экземпляр «диплома» Рогоносцев, адресованного Пушкину, был запечатан красной сургучной печатью. Геккерн следующим образом описал печать на письме, показанном ему графом Нессельроде: письмо «было запечатано красным сургучом. Сургуча мало, запечатано плохо»[916]. На экземпляре из Пушкинского Лицейского музея печать также разрушена[917]. Печать на «дипломе», адресованном Виельгорскому, сохранилась превосходно[918]. Плохое состояние печатей, возможно, связано было с тем, что министерский и лицейский экземпляры ходили по рукам, отчего сургуч осыпался. Со своим экземпляром Виельгорский, кажется, никого не знакомил.

Мистификаторы, конечно же, использовали не собственную печатку, а чужую, вышедшую из употребления, чтобы не выдать себя. Геккерн отметил «своеобразие печати» и попытался описать её по памяти: «…насколько я помню, „а“ посредине этой формы „А“ и множество эмблем вокруг „А“. Точно разглядеть эти эмблемы я не смог, так как, повторяю, запечатано было плохо. Помнится, что вокруг были знамёна, пушки и т.п., но я не уверен. Помнится также, что они были с разных сторон, но в этом я тоже не уверен»[919].

На экземпляре Виельгорского чётко видна форма в виде двух прямых с удлинённой перекладиной наверху и буквой «А» посредине. Слева виден раскрытый циркуль, справа — птица. В основании фигуры — перо. Видимо, на полуразрушенной печати циркуль можно было принять за знамёна, а перо, действительно, походило на пушку. Наверху печати изображены две капли с точкой посредине[920].

Полагают, что два сохранившихся экземпляра пасквиля писаны одним почерком[921]. Этот вывод трудно опровергнуть, но элемент сомнения сохраняется. Дипломы писаны по-французски, прописными буквами. Бросаются в глаза различия в написании букв «n» и «u». Первая из этих букв в одном экземпляре соответствует французской букве, а во втором экземпляре не отличается от русской буквы «п». Некоторые слова в одном экземпляре начинаются с большой буквы, в другом — с малой. Всё это как будто говорит о разной степени владения французским языком. Почерк Лицейского «диплома» — более округлый и решительный, чем почерк экземпляра Виельгорского. Не совпадают росчерки возле подписи И. Борха. В лицейском варианте «шутник» не сдержал ликования и, поставив точку, приписал три восклицательных знака[922]. Возможно, изготовлением диплома занимался не один человек.

На обороте диплома имя Пушкина написано не прописью, а скорописью. В обоих экземплярах неизвестный написал «Александри Сергеичу Пушкину»[923]. Ошибка в имени была исправлена сходным образом в обоих дипломах. Неизвестный пририсовал прямую жирную черту в конце слова, исправив «Александри» на «Александру».

На внешней обложке экземпляра Виельгорского значилось: «Графу Михайле Юриевичу». Ошибка выдает русское происхождение писавшего. Уже граф Соллогуб назвал русский почерк на внутренней обложке «диплома» «кривым лакейским почерком»[924].

Пасквилянты были русскими людьми. Основной текст «диплома» был написан прописными буквами, что делало почерк неузнаваемым. Один из участников интриги писал нетвёрдой рукой, не везде соединяя буквы. Он надписал конверты размашисто, не заботясь об изменении почерка. Очевидно, он не был человеком из общества.

Сохранилась записка Геккерна к Дантесу, посвящёная пасквилю. Она начиналась словами: «Если ты хочешь говорить об анонимном письме, я тебе скажу» и пр. Исходя из привычного представления о причастности посла к сочинению «диплома», П.Е. Щёголев назвал его записку «воровской», составленной сразу после дуэли ради мистификации суда[925]. Такая характеристика не находит опоры в источнике.

Заподозрив Геккернов в фальсификации, П.Е. Щёголев утверждал, что приведённая записка не могла быть написана после дуэли, так как Жорж находился на гауптвахте и не мог видеться с дамами, к которым отсылал его отец. Надо заметить однако, что кавалергард мог обмениваться записками с любыми лицами. В какой-то момент жена и другие лица получили разрешение посетить его на гауптвахте.

По мнению А.С. Полякова, Геккерн уже 7 ноября догадался, что Пушкин обвинял его в составлении анонимных писем, явившихся прямым поводом к вызову, и по этой причине послал записку сыну, косвенно оправдывая себя в его глазах[926]. Предложенная схема не соответствует обстановке, сложившейся 7 ноября. Вопрос о пасквиле приобрёл исключительную остроту, конечно же, после гибели Пушкина. Записка Геккерна должна была подготовить Дантеса к судебным прениям, во время которых ему неизбежно пришлось бы участвовать в обсуждении вопроса о «дипломе». В тревоге за судьбу сына Геккерн писал: «Ради Бога, будь благоразумен и за этими подробностями отсылай смело ко мне, потому что [сам] граф Нессельроде показал мне это письмо», то есть пасквиль[927]. Из записки следует, что Геккерн не имел у себя «диплома», но видел его в руках Нессельроде.