Дуэль Пушкина

В покоях собрались жена, все члены семьи, ближайшие друзья. Из них умирающий выделил троих: Екатерину Карамзину, Михаила Виельгорского и Александра Тургенева. Последнему он дважды пожал руку[1649]. Тургенев всю жизнь проявлял интерес к судьбе Пушкина, многократно хлопотал за него. Историк был человеком европейской образованности и много времени провёл за рубежом. Поэт находил удовольствие в общении с ним, обсуждал книжные новинки Запада. В последние месяцы друзья виделись очень часто, иногда по 2 и 3 раза в день. В образе жизни и положении этих людей было много общего. Николай I не доверял своему камергеру, брату известного декабриста. Поэт находился под негласным надзором полиции. Размышляя о своей дружбе с Пушкиным, Тургенев писал: «Он как-то более полюбил меня, а я находил в нём сокровище таланта, наблюдений и начитанности о России»[1650].

Перед смертью поэт вспомнил о своих лицейских товарищах. По свидетельству К.К. Данзаса, он промолвил: «Как жаль, что нет теперь здесь ни Пущина, ни Малиновского, мне бы легче было умирать»[1651].

Раненый не вспомнил ни Соболевского, ни Нащокина и забыл вписать в реестр свой долг последнему.

Жуковский был маститым писателем, получившим признание двора и общества. Пушкин всегда мог рассчитывать на его дружескую помощь и совет, но при этом ему приходилось выслушивать менторские наставления. Вяземский значительно отдалился от Пушкина в последние месяцы его жизни.

Проститься с поэтом 28 января приехала Элиза Хитрово. У Пушкина больше не было сил, и он чувствовал близкую кончину. Раненый положил руку на пульс и произнёс: «Смерть идёт». Элизу не пустили к умирающему. Наблюдавший сцену Тургенев записал: «Приехала Ел. Мих. Хитрова и хочет видеть его, плачет и пеняет всем; но он не мог видеть её». На другой день Хитрово вновь приехала и на коленях простилась с умирающим[1652].

Кончина

В поединке на Чёрной речке поэт получил смертельную рану. Пуля перебила бедренную вену, раздробила крестец и, глубоко войдя в живот, осталась там. Кишечник повреждён не был. Раненый так описывал доктору своё состояние: «Я чувствовал при выстреле сильный удар в бок и горячо стрельнуло в поясницу»[1653]. Хирург Арендт констатировал, что состояние больного безнадёжно. Уезжая, он сказал Данзасу: «Штука скверная, он умрёт». В.Ф. Вяземской доктор сказал, что раненый, быть может, не переживёт ночи[1654]. Под утро состояние раненого ухудшилось. От 5 до 7 утра Пушкин испытывал нечеловеческую боль: «…взор его сделался дик, казалось, глаза готовы были выскочить из орбит». «Зачем эти мученья? — спрашивал поэт, — без них я бы умер спокойно»[1655]. Пушкин «кричал ужасно, почти упал на пол в конвульсии страдания»[1656]. Немного придя в себя, он велел слуге подать ящичек, в котором хранились пистолеты. Приказ был исполнен, и раненый спрятал оружие под одеяло. Предупреждённый слугой, Данзас отобрал пистолеты. Пушкин признался, что хотел покончить с собой, чтобы избавиться от страданий[1657].

Узнав о безнадёжном состоянии поэта, император уже в 10 часов утра 28 января поручил Жуковскому «запечатать кабинет Пушкина» тотчас после его кончины[1658]. В полдень 28 января Арендт сказал, что умирающий не протянет до вечера[1659]. Лейб-медик был опытнейшим военным хирургом и видел смерть в 34 сражениях. Но даже он трижды ошибался, предрекая раненому скорую смерть. Пушкин был физически очень крепким человеком. По словам А.И. Тургенева, «Пушкин сам сказал доктору, что он надеется прожить два дня»[1660]. Его слова сбылись.

Около 2 час. 28 января в дом Пушкина пришёл Даль. Он пытался ободрить раненого, но тот отвечал: «Нет, мне здесь не житьё; я умру, да видно уж так и надо». Ночью он много раз спрашивал время и подавал голос: «Долго ли мне так мучиться! Пожалуйста, поскорей!» Не отпуская руки Даля, поэт говорил, что страдает не так от боли, как от тоски: «Ах, какая тоска! Сердце изнывает!» На совет Даля не сдерживать стоны отвечал: «Нет, не надо стонать; жена услышит; и смешно же, чтобы этот вздор меня пересилил; не хочу». Для облегчения страданий умирающему дали опиумные капли. Перед кончиной он говорил в забытьи, держа за руку Даля: «Ну, подымай же меня, пойдём, да выше, выше, — ну, пойдём!» Придя в себя, он пояснил: «Мне было пригрезилось, что я с тобой лезу вверх по этим книгам и полкам, высоко — и голова закружилась». Затем он перестал узнавать Даля и вновь стал просить: «Ну, пойдём же, пожалуйста, да вместе!»

Около 2 часов Пушкин произнёс: «Опустите сторы, я спать хочу». Вскоре же поэт как будто проснулся, глаза его широко раскрылись и он явственно произнёс: «Кончена жизнь», а затем на вопрос Даля, не услышавшего его, повторил внятно: «Жизнь кончена». «Тяжело дышать, давит», — были его последние слова[1661].