Дуэли. Самые яркие, самые трагические и самые нелепые

Как писал Александр Бестужев, «он хлопотал теперь о дуэли Чернова и, слава богу, смастерил хорошо. Принудил Новосильцева ехать в Могилев к отцу невесты для изъяснения».

Но Новосильцев не поехал к отцу Екатерины Черновой. А тот известил сыновей, что граф Сакен по просьбе Новосильцевой под угрозой больших неприятностей заставил его послать Новосильцеву письменный отказ. Как потом написали, «по сему случаю имел генерал-майор Чернов сильное огорчение».

И тогда Константин Чернов, активный член «Северного общества» декабристов, 8 сентября 1825 года сделал Новосильцеву вызов. При этом его братья единодушно выразили готовность поддержать его. В частности, Сергей Чернов написал брату: «Желательно, чтобы Новосильцев был наш зять; но ежели сего нельзя, то надо делать, чтобы он умер холостым». А старик-отец заявил сыновьям:

– Если же вы все будете перебиты, то стреляться буду я!

Секундантами Чернова были полковник Герман и Рылеев. У Новосильцева секундантами были ротмистр Реад и подпоручик Шипов.

Условия поединка были самые тяжелые: дистанция «восемь шагов с расходом до пяти»; раненый, если он сохранил заряд, может стрелять; сохранивший последний выстрел имеет право подойти к барьеру и подозвать к барьеру противника.

Перед дуэлью Чернов написал записку следующего содержания:

«Бог волен в жизни; но дело чести, на которое теперь отправляюсь, по всей вероятности, обещает мне смерть, и потому прошу господ секундантов моих объявить всем родным и людям благомыслящим, которых мнением дорожил я, что предлог теперешней дуэли нашей существовал только в клевете злоязычия и в воображении Новосильцева. Я никогда не говорил перед отъездом в Москву, что собираюсь принудить его к женитьбе на сестре моей. Никогда не говорил я, что к тому его принудили по приезде, и торжественно объявляю это словом офицера. Мог ли я желать себе зятя, которого бы можно было по пистолету вести под венец? Захотел ли бы я подобным браком сестры обесславить свое семейство? Оскорбления, нанесенные моей фамилии, вызвали меня в Москву; но уверение Новосильцева в неумышленности его поступка заставило меня извиниться перед ним в дерзком моем письме к нему и, казалось, искреннее примирение окончило все дело. Время показало, что это была одна игра, вопреки заверениям Новосильцева и ручательствам благородных его секундантов. Стреляюсь <…> как за дело семейственное; ибо, зная братьев моих, хочу кончить собою на нем, на этом оскорбителе моего семейства, который для пустых толков еще пустейших людей преступил все законы чести, общества и человечества. Пусть паду я, но пусть падет и он, в пример жалким гордецам, и чтобы золото и знатный род не насмехались над невинностью и благородством души».

Дуэль произошла на северной окраине Санкт-Петербурга 14 сентября 1825 года. Противники сошлись в шесть часов утра, в уединенной аллее Лесного парка за Выборгской заставой (ныне это парк Лесотехнической академии), выстрелили одновременно, и оба были смертельно ранены. Точнее, Чернова, тяжело раненного в голову, Рылеев отвез на его квартиру в Семеновские казармы, а Новосильцева, смертельно раненного в бок, на руках перенесли в ближайший трактир. Доктор Н.Ф. Арендт (тот самый, что потом пытался спасти жизнь Пушкина), осмотрев раненого, констатировал, что с такой раной из тысячи выживает один. После четырехдневных мучений Новосильцев умер.

Несмотря на жестокие страдания, причиняемые ему ранением, его не оставляла в покое судьба Чернова, раненного им. Близкий друг семьи Новосильцевых Николай Прокопьевич Пражевский рассказывает в своем письме матери Новосильцева о том, как Владимир все время говорил окружающим его друзьям: «Ах, Боже мой! Пособите ему, удостоверьте нас, что он жив. <…> Каков Чернов? Ради Бога, узнайте. Невольно нанесенная мною ему рана терзает меня жестоко. <…> Ни смерти, ни страдания я ему не желал».

Мать Новосильцева, скорбя о сыне, провела остаток дней вдали от общества, посвятив себя делам милосердия. Она выкупила трактир, в котором умер Владимир, и весь участок бывшего здесь постоялого двора. На этом месте она (по проекту архитектора И.И. Шарлеманя) возвела церковь во имя Святого Владимира. При церкви, которую стали называть Новосильцевской, были устроены богадельня для престарелых и больных воинов и церковно-приходская школа.

Страдания Чернова продолжались около двух недель. Рылеев все это время дежурил у его постели. Умирающего навещали собратья по «Северному обществу», бывшие тогда в Санкт-Петербурге. Приходили и те, кто не был знаком с Черновым, например – князь Е.П. Оболенский. Потом он вспоминал:

«По близкой дружбе с Кондратием Федоровичем Рылеевым, я и многие другие приходили к Чернову, чтобы выразить ему сочувствие к поступку благородному, через который он вступился за честь сестры. <…> Вхожу в небольшую переднюю, меня встретил Кондратий Федорович; я вошел, и, признаюсь, совершенно потерялся от сильного чувства, возбужденного видом юноши, так рано обреченного на смерть».