Дух Фиилмарнен и его дети

Ирне, побагровев от гнева, бросился на брата. Ирле успел отскочить, но споткнулся и был схвачен за ногу. После непродолжительной борьбы справедливость восторжествовала. Ирне сел верхом на Ирле и, приподняв его голову за волосы, потребовал отказаться от своей клеветы. Ирле тут же притворно заверещал, словно от непереносимой боли. На его крик прибежала Алиа. Она разгневалась на то, что ее внуки устроили в помещении больного такой шум. Алиа разогнала всех, а Ирне и Ирле, как главных зачинщиков, увела, держа за шкирки. Не смотря на неудобную позу, Ирле ухитрился показать брату язык и сообщить, что ему все – таки не пришлось ни от чего отказываться, за что последний угостил его пинком. В ответ на пинок Ирле, ухмыляясь, взвыл еще громче за спиной бабушки, а Алиа наградила Ирне подзатыльником.

11 Медведь – оборотень

Первые дни Гюрд часто притворялся, что дремлет, а сам из – под ресниц наблюдал за жизнью в новом доме. Дом жил как муравейник. С раннего утра начиналось хлопанье дверьми, лай собак, крики женщин и визг детей, развлекавшихся тем, что они прятались от матерей в помещении другой семьи. Гюрд выяснил, что у Хиреворда есть шесть замужних сестер, каждая из которых живет со своим мужем и детьми в отдельном доме, но в то же время все дома соединяются между собой переходами из переплетенных веток, обмазанных глиной. Движение и шум прекращались только на ночь. Заводилами всех семейных ссор и разбирательств были две старшие дочери – Айлин и Миолин, которые то и дело соревновались между собой. Ни одна из них не могла допустить, чтобы у одной было что–то, чего нет у первой. Единственное, в чем они не могли достигнуть равенства – было количество детей. Айлин, кроме сына Ирне, имела ещё двух сыновей – Ринда и Йоринда, и двух дочерей – Осоринду и Йоринду. Миолин же имела единственного ребёнка – Ирле.

Хиреворд и Ларио жили с матерью, потому что у них не было своих семей, и отдельное помещение им не полагалось. Алиа и ее дети спали на тех же полатях, где лежал Гюрд. Чтобы изгнать из него болезнь, Алиа по нескольку раз в день грела песком его ноги, а так же поила настоями липы и чабреца с медом, после которых Гюрда прошибал пот. Врачевательница считала, что с потом болезнь уходит из тела, и нарочно укутывала его шкурами, чтобы он потел сильнее.

Однажды ночью с улицы донеслись крики и яростное перебрехивание собак. Шкура, закрывавшая переход, соединявший дом Алиа с домом семьи ее старшей дочери, приподнялась и оттуда выглянула высокая длинноносая женщина.

– Что там стряслось? – спросила мать, слезая с полатей и набрасывая на плечи теплую доху.

– От Дармутов приехали. Их дочь никак не разродится.

В этот момент в уличную дверь застучали руками и ногами. Дочь откинула засов. В дом ввалилось трое мужчин, с ноги до головы залепленных снегом. Вслед за ними сильным порывом ветра занесло волну снежной влажной пыли, тонким слоем покрывшей пол.

– Что вам нужно? – строго спросила Алиа, словно ничего не знала.

– Прости, добрая Алиа, мой язык! Если я что-то сказал о тебе плохе, так это с горя, – взмолился передний мужчина, и все трое, как по команде, опустились на колени. – Умирает моя вторая дочь. Смилуйся, поедем с нами!

– Запомни, – пригрозила пальцем Алиа, – жизнь человека находится в руках великих богинь, и не тебе восставать против их воли!

– Запомнил, запомнил! – закивал головой мужчина. – Только поезжай с нами, добрая Алиа!

– Ладно, готовьте пока собак, а я соберусь.

Когда посланцы Дармутов ушли, Алиа приказала Ларио, следившей за разговором с полатей, слезать и собирать вещи. Было решено, что они поедут вдвоем, а Гюрда оставят на попечение Хиреворда.

Сборы были недолгими. Вскоре Алиа и Ларио, неуклюжие в лохматых волчьих дохах, сапогах и шапках, нагруженные узорчатыми мешками с травами и мазями, последний раз обняли Хиреворда и скрылись за дверью.

– Ну, вот мы с тобой и одни, – сказал Снайдерс, прилаживая засов на крюках.

– Почему Алиа так сердита на Дармутов? – спросил Гюрд.

– В прошлый раз у Дармутов дочь умерла при родах и ее отец, тот, что сейчас приезжал, обвинил мою мать в том, что она давала плохие лекарства. Еще он хулил богинь, – ответил Снайдерс, влезая на полати. – Фр – р – р! Холода напустили.

Хиреворд завернулся в беличье одеяло и вскоре уснул. С Гюрда же неожиданный визит снял все остатки дремы. Он лежал, поеживаясь от холода, которого Дармуты напустили действительно много, потому что как ни кутался юноша, холод пробирался сквозь складки мехового одеяла и заставлял его дрожать и обливаться ледяным потом.

Утром у Гюрда начался жар, болезнь дала новое обострение. Он метался на постели от нестерпимой боли в ногах, скрежетал зубами и стонал на одной заунывной ноте. Иногда он шептал в бреду: «Отсеките мне ноги!»

Хиреворд ни на мгновение не отходил от него, отлучаясь лишь ненадолго на улицу, чтобы набрать снега, маленькими кусочками которого он остужал лоб больного.