Догадался ли Рыжий, кому принадлежит украденная в гибнущем храме вещица? Олга надеялась, что дрогнувшие губы не выдали ее чувств, когда Лис, покопавшись в закромах, извлек резной подсвечник, ворча о столе, залитом воском. Мерцающее в свете огарка напоминание об отнятой нелюдем жизни стояло перед ней и одним своим присутствием распаляло желание сбежать от ненавистного тирана. Но Змея давно научилась терпеть, часто задаваясь вопросом, где же предел этому терпению, и существует ли он вообще. Да и бежать ей было некуда. Она поняла это давно, но знание не принесло долгожданного облегчения, и гнетущее чувство тоски по родному дому не исчезло, а лишь возросло. Теперь прежняя Олга существовала лишь в воспоминаниях, а нынешняя была жутким чудовищем, Змеей, пугалом для детей, хладнокровной убийцей, принадлежащей ко всеми ненавидимой расе йоков. Люди век от века боялись монстров, порожденных гневом Великого Змея, и страх этот был неосознанным, животным в своей основе. Так панически боятся смерти. Так инстинктивно ненавидят палачей, чувствуя, что всякий может попасть под их топор. Каким бы ни был йок, он несет в себе семя Разрушителя. Он пахнет только кровью. Как Лис! Как она теперь… наверное. И живые ощущают этот жуткий душок. Никто не пожелает быть рядом с существом, от которого разит смертью.
Олга вздохнула. За окном завывал ледяной ветер, гоняя по склонам мириады снежных шершней, жалящих опрометчивого путника, что посмел зайти в их владения. Лес стонал, рассекаемый кнутом обезумевшей вьюги. По заслугам получил от народа свое имя злой лютень10
. Змея повела плечами, отгоняя задумчивость, и снова принялась штопать Лисью рубаху, тихонько развлекая себя старинной “вдовьей” песнью, что рассказывала о судьбе несчастной женщины, потерявшей свою любовь. Мать, привезенная отцом из далекого Озерного края, считала ее заговором и очень любила с ней рукодельничать. И еще это была единственная песня, которую Олга не забыла после перерождения.Да, заговаривать Лисьи вещи от стрел и мечей было глупо и неразумно. Олга затянула узел и откусила нитку, встряхнула льняную с вышитым воротом сорочку, осматривая ее в поисках прорех, и, не найдя, аккуратно сложила в общую стопку с уже залатанными рубахами. Несколько долгих мгновений она молча сидела, глядя невидящим взором на неровный огонек оплывающей свечи, и ни о чем не думала. В голове царила всепоглощающая пустота, и в ее темном пространстве гулким эхом отдавались вздохи и плач взбешенной стихии, завывающей в печной трубе. На какой-то миг Олге показалось, что кроме нее и вьюги больше никого нет в этом огромном заснеженном мире. И пришел страх – мгновенная слабость, что, накатив беззвучной волной, накрывает с головою и уходит обратно в бездну души, оставляя после себя противный липкий осадок.
Время в горной сторожке летело на удивление быстро… и больно. С того памятного разговора, когда Змея впервые увидела печати на теле нелюдя, прошел год и месяц, а Олга до сих пор была жива, как, впрочем, и Рыжий.
После своего рассказа об Учителе Лис изменил правила трассы, предложив играть на желания. И с первым же выигрышем Олга попросила отменить игру. Нелюдь безразлично пожал плечами и заменил ее новой пыткой, да такой, что Змея горько пожалела.
***
Учитель, сытно откушав за обедом бараньим сычугом12
с гречневой кашей, вручил Младшей две плетеные корзины.– Набери камней, некрупных да поострей, и отнеси их к утесам, тем, что за плацем, у родника.
Олга послушно приняла плетушки, спешно перебирая в уме варианты использования гальки. Ей было неуютно и слегка боязно после вчерашней отмены трассы. Неведенье насчет планов Лиса ввергало Ученицу в тоскливое уныние. Может, он вознамерился отработать меткость?