Духовидец. Гений. Абеллино, великий разбойник

В особенно хорошие вечера под большим ореховым деревом, что росло перед входом в дом, ставили скамью. Это служило знаком для наших соседей. Не проходило и четверти часа, как уже собирались все целыми семьями. Усевшись доверительно в тесном кругу, каждый доставал принесенное из дома, и мы ужинали из единого котла, беседуя непринужденно друг с другом, пока наши дети играли подле нас в траве. Встав из-за стола, те, у кого были скрипки, принимались играть, и начинались танцы. Все веселились — и стар и млад, и веселье наше длилось до тех пор, пока вечерняя прохлада, поднимающийся туман и темнота не напоминали, что пора расходиться по домам. Тогда мы, четверо домохозяев, оставались еще на полчаса, обсуждая завтрашние дела, или Эльмира пела и играла для меня на лютне, и потом я засыпал в объятиях лучшей из жен.

Если же из-за плохой погоды приходилось сидеть дома, часы безделья помогала скрасить наша домашняя библиотека. Эльмира не любила романов, но имела большую склонность к философскому чтению. Это помогало ей изучать природу и людей. Стихотворчество и музыка придавали ее серьезности особенную утонченность, сообщали ей подлинную жизненность и выразительность.

Любезный граф, вам, наверное, не терпится спросить, как мы воспитывали нашего Карлоса. Учили мы его не слишком много[192]. Сообщая ему некоторые наши представления, чтобы не оставить его в полном неведении, мы предоставили этого прелестного воспитанника окружающей его природе и собственным размышлениям; мы предохраняли его только от дурных впечатлений, незаметно расширяя круг его опыта и не отнимая преимущества самому составить о чем-либо представление, которое было несравненно ясней, самобытней и четче, чем если бы он получил его по чьей-либо подсказке. Выгоняя скот на пастбище, я брал Карлоса с собой; малыш лежал неподалеку на пригорке, вдумчиво наблюдая природу вокруг. Мне не приходилось ему говорить: взгляни, как живописно красив поток, который прокладывает себе путь среди деревьев; с какой изысканной простотой клубится дым, выходящий из трубы одинокой, окруженной деревьями хижины; как изобильно наше поле, как высока трава нашего луга и как благословенно наше стадо, и подумай о том, кто сие сотворил, — и без понуканий впитывала его ангельская душа с тихим восторгом все эти картины, и тайная радость светилась все явственней в его темно-синих очах, вперявшихся в мирозданье. Ах! то были часы, которыми можно безоглядно наслаждаться. Когда человек самостоятельно взращивает свое второе «я», с огромной радостью восстанавливает он в своей памяти сию школу первых впечатлений.

И все же человеческое счастье непрочно и не может продолжаться вечно. Болезненность Эльмиры, которой она была подвержена с самого детства, усугублялась несмотря ни на что и стоила мне многих слез и мучительных часов. Она понимала это и пыталась скрыть от меня снедающий ее недуг, но слабость ее оттого становилась лишь очевидней. Часто порывалась она встать с постели, но тут же, обессилев, опускалась на подушки. Чтение ее с каждым днем становилось все серьезней и меланхоличней; если же она бралась за лютню, вместо прежних веселых, радостных песен звучали унылые похоронные напевы.

По этой же причине я не пытался расспрашивать ее о том, что она пережила за время нашей разлуки. Она сама не избегала этих бесед, часто начиная рассказ о каком-либо эпизоде, но затем от волнения чувствовала такое стеснение в груди, что я предпочитал отвлечься на другую тему. Однажды призналась она мне упавшим голосом:

— Милый Карлос, пока я жила здесь одна, всякий свободный час писала я свою историю, которую ты найдешь вон в той шкатулке вместе с другими записками.

С тех пор я опасался даже помыслить о событии, в результате которого мог сделаться собственником этих тайн.

Но я должен вам рассказать еще одну историю — ту, что обещал, начиная свои записки: красноречивый пример скрытого влияния невидимого Братства, который я узнал случайно. Я не подозревал о том, что у Эльмиры был брат, пока Карлос не принес мне маленькое колечко, которое он нашел. Это было простое золотое кольцо, с одной стороны несколько уплощенное, и на нем выгравировано имя «Эмануэль». Эльмира застала меня за разглядыванием кольца, взяла его поспешно прямо из моих рук, поцеловала и, прижав к груди, обратила на него взор и вздохнула:

— Ах! Мой бедный брат!

— У тебя есть брат, моя милая супруга?! — изумленно воскликнул я.

— Да, у меня был брат; несчастный сделался жертвой того самого Общества, от которого нам по счастливой случайности и путем многих стараний удалось уйти. Ах, эти гнусные варвары ввергли в несчастье всю нашу семью!

Я почувствовал, что она может рассказать мне сейчас о произошедшем, не раня своих чувств, и просил ее об этом. Сейчас я изложу все точь-в-точь, как услышал из ее уст.