Духовидец. Гений. Абеллино, великий разбойник

План наш удался как нельзя лучше. Ночь выдалась облачная, однако в рассеянном сумраке можно было различить некоторые предметы на расстоянии, причем довольно четко. Мы видели, с какой робостью дон Антонио останавливался перед каждым кустом и прислушивался, прежде чем двинуться дальше. Шаги его становились все медленней по мере того, как он приближался к стене, которой был обнесен церковный двор. Он несколько раз проткнул воздух перед собой шпагой, чтобы никакие духи не посмели на него напасть.

Наконец он достиг входа во двор. Дверь отворилась с громким шумом и так же громко захлопнулась. Дон Антонио принялся петь и свистеть изо всей мочи, натыкался на все кресты, которые ему попадались по пути, но это рыцарское занятие заставило его заплутаться, и он налетал на одно надгробие за другим, тогда как мы окольным путем проскользнули в церковь и дожидались его еще десять минут, прежде чем он туда вошел. Кроме того, он не сумел найти главный вход, через который только и можно было добраться до скамьи графини, не перелезая через другие.

С нами была всего лишь одна дама, которая чуть было не выдала наше присутствие. Как только она увидела бедного шевалье, оглядывающегося растерянно меж скамей и неустанно вздыхающего, она рассмеялась, и смех ее гулко отозвался под церковными сводами, причем попытка его сдержать придала ему лишь более странное звучание. Я стоял у органа и не нашел ничего лучшего, чтобы исправить ошибку, как сопроводить вырвавшиеся звуки бессвязным музыкальным сопровождением. Музыка превзошла все мои ожидания, так как воздуха в мехах было немного и я не был мастером игры на органе.

Бедный дон Антонио замер от испуга. Он почти бездыханный уселся на скамью, подле которой стоял, и, словно оглушенный, дожидался исхода сего приключения. Если бы он надеялся невредимым выбраться из церкви, то позабыл бы и про веер, и про свою репутацию. Наш друг вновь огляделся, желая найти место, где бы спрятаться, и так как он в сумраке заметил впереди что-то белое, а это были колонны кафедры, то, воспрявши духом, стал перебираться в этом направлении через скамьи, порой сваливаясь в проход между ними.

Мы почли за должное немного посветить ему при этом предприятии. Большая электрическая машина, которую маркиз велел установить неподалеку от кафедры, весьма пригодилась для этой цели. Поначалу из кондуктора вылетели большие искры, и наконец из одного острия вышел весь электрический заряд. В середине светильника были помещены намазанные смолой и серой пучки пакли, некоторые из них в тот же миг загорелись. Прикрепленные к фитилю шутихи, едва успев вспыхнуть, погасли одна за другой с оглушительным взрывом. При этом разбились стекла в некоторых окнах, и осколки их упали на пол. Двери отворялись и захлопывались вновь, мы искусно подражали мяуканью дерущихся кошек, меж скамьями началось ползанье, надувные баллоны резко выдували воздух прямо в лицо, во всех углах слышалось шипение и свист, повсюду развевались натертые фосфором платки, вспыхивая по временам, и так как машина работала все с большей мощью, электрические разряды пронизывали все пространство. Что было еще хуже, дону Антонио обвязали путами ноги и туловище, и он вынужден был сидеть как в столбняке. Короче, эффект оказался столь силен, что мы сами в какой-то степени стали испытывать ужас.

В это время алтарь наполнился большими клубами дыма, которые, сгущаясь, приняли очертания двух фигур. Вперед выступили дон Иоахим Ф* и дон Ромеро Л**, наряженные как двое чертей, и они выглядели тем ужасней, что друг подле друга казались один чересчур огромным, а другой чересчур маленьким. Оба были вымазаны фосфором, и у дона Иоахима Ф* на голове красовался продолговатой формы фонарь, где было выведено красными буквами: «Грешник! Готовься к своему последнему часу!» Что касается дона Ромеро, то у него на лбу пламенела кокарда, которую дон Антонио столь небрежно швырнул в угол.

Оба простерли к нему светящиеся до локтей руки, к которым были прикреплены когти, и завыли глухим голосом что-то неразборчивое. Дон Антонио, завидев, как эти двое приближаются к нему, закрыл глаза да так и не открыл их более.

Вскоре, к нашему всеобщему испугу, сцена преобразилась. Дверь кафедры отворилась, и мужчина в белом, вооруженный длинным крестом, с фонарем в руке, ступил на кафедру. За ним следовал другой, облаченный в черное.

То были священник и органист, которых маркиз забыл известить о своем плане; заслышав шум в церкви, они, открыв боковую дверь, поднялись на кафедру, дабы увидеть, что случилось, и тут же принять необходимые меры. Мы тут же узнали обоих, но играющие роль чертей никогда прежде их не видели и, возомнив, что само небо посылает им наказание за святотатство, в ужасе бросились прочь. Они также заблудились среди церковных скамей, — у одного фонарь свалился с головы прямо в лицо другому, оба перепугались, но коротышка быстро пришел в себя, прижал фонарь к своему длинному рукаву и, поставив его на плечо, счастливо добрался до двери. Верзила следовал за ним по пятам.