Духовидец. Гений. Абеллино, великий разбойник

— Понимаю вас, — молвила она, — и довольно! Не смейте в другой раз обижать меня такой дерзостью. Прощайте!

Она удалилась с негодующим видом и оставила Флодоардо в изумлении и горести.

Глава пятая АБЕЛЛИНО

Розамунда не дошла еще до дверей своих покоев, а уже досадовала на себя за жестокость. Она вспомнила свой грубый ответ, вспомнила взор Флодоардо, лишенный надежды; и тотчас вообразила себе, сколько слез прольет он. Ей казалось, она слышит его укоризны, слышит, как он призывает к себе смерть. Отчаявшийся Флодоардо представлялся ей на краю могилы.

Уже в душе ее раздавались страшные слова: «Флодоардо умер!», уже видела она слезы, проливаемые по нем жителями Венеции, — и горесть наполнила ее сердце.

— Увы! — воскликнула она. — Зачем хотела я показаться твердою; решимость уже меня покидает. Ах, Флодоардо! Сердце мое не согласно с моими словами. Да! Я чувствую, что люблю тебя и буду любить всю жизнь. Ни советы Идуэллы, ни ненависть Андреа не изгонят тебя из моего сердца.

Спустя несколько дней она заметила, что Флодоардо изменился — стал избегать общества, а если по просьбе друзей и появлялся на людях, то всегда был задумчив.

Нежная Розамунда огорчилась печалью Флодоардо — она заперлась в спальне и наедине с собой оплакивала свою жестокость.

Здоровье ее повредилось — никто не мог облегчить ее страданий, ибо никто не знал их причины. Дож крайне обеспокоился, заметив, что болезнь племянницы не поддается искусству врачей; Флодоардо же совершенно удалился от света, который ему опостылел с тех пор, как он потерял надежду видеть Розамунду. Затворник жил своею неодолимой страстью, которая изгнала все прочие желания из его сердца.

Но отведем пока взор наш от страданий Розамунды — и посмотрим, что делают заговорщики. Они быстрыми шагами приближались к исполнению своего замысла; с каждым днем увеличивались и число их, и опасность, угрожавшая дожу и Республике.

Зачинщики сего дерзкого предприятия Пароцци, Меммо, Контарино и Фальери собирались довольно часто у кардинала Гримальди.

Там рассуждали они о переменах, которые надобно произвести в правлении, — однако легко примечалось, что не столько общественное благо, сколько собственная выгода была их целью. Один мечтал избавиться от долгов, другой — удовлетворить свое безмерное честолюбие, третий действовал из корысти, четвертый пылал мщением за обиду, которую могла утолить только кровь его врага.

Столь ревностно желая ниспровержения Венеции или смены власти, они были уверены в успехе, ибо новый налог, которого как раз требовали обстоятельства, возбудил неудовольствие простого народа.

Подлые заговорщики, однако, не смели обнаружить свои намерения, не умертвив заранее некоторых влиятельных сановников и не избавив себя их смертью от возможных препятствий. Они надеялись на кинжалы наемных убийц. Сердца их дрогнули, когда зазвонил колокол, предвещая казнь четырех столь нужных им разбойников, когда глаза их увидели обезглавленные трупы негодяев. Но если потеря этих орудий злодейства огорчила заговорщиков, то можно себе представить, как они обрадовались, услышав, что Абеллино осмелился открыто объявить себя всей Венеции и кинжал его готов всегда служить преступлению.

— Вот такой человек нам нужен! — вскричали они в полном восторге.

С этой минуты ничего они не желали сильнее, как склонить Абеллино на свою сторону. Найти его не составляло труда, ибо он и не скрывался. Разбойник появился на их собрании, но обещания его были столь же безрассудны, как и требования.

Все заговорщики хотели смерти Сильвио — прокуратора Святого Марка. Зная его решительность и проницательность, они боялись, что он распознает их замысел. Дож питал к Сильвио особенное уважение и предпочитал его кардиналу Гримальди, но за умерщвление Сильвио Абеллино просил весьма большую сумму.

— Дайте мне цену, которую я прошу, — говорил он, — и я обещаю по чести, что сию же ночь прокуратор Сильвио перестанет вас беспокоить. Пусть даже он скроется в самом аду, я и там найду его и предам смерти!

Что было делать? Абеллино не соглашался ни на что иное. К тому же заговорщики опасались его разгневать. Кардинал не желал долго ждать, а смерть Сильвио ускоряла дело.

Абеллино получил свои деньги. На другой день ближайший друг дожа, ревностный защитник законов, почтенный Сильвио — исчез.

— Этот Абеллино ужасный, необыкновенный человек, — сказали заговорщики, услышав новость.

Ночью они собрались в доме кардинала и праздновали смерть прокуратора как свою победу.

Испуганный и удивленный дож обещал десять тысяч цехинов тому, кто узнает, чья рука поразила Сильвио. На сей счет была обнародована особая прокламация. Спустя несколько дней на одной из дверей дожеского дворца появилась следующая бумага: