Духовидец. Гений. Абеллино, великий разбойник

Обвиненные были в смятении. Ни один не смел возразить Абеллино, а молчание свидетельствовало об их вине.

Сенаторы с удивлением воззрились друг на друга.

— Клевета! — вымолвил наконец кардинал. — Этот прохвост, не надеясь на помилование, хочет сделать нас соучастниками своих преступлений!

Контарино (ободрившись). Он превзошел всех злодеев, живя на свете, и хочет превзойти их, покидая его!

Абеллино (гордо). Ни слова больше! Оправдания напрасны! Я знаю все ваши планы! И в эту самую минуту по моему приказанию останавливают всех, у кого повязаны на руке белые ленты. Не в нынешнюю ли ночь хотели вы ниспровергнуть Республику?

Гритти (с удивлением). Абеллино, что это значит?

Абеллино. Так, мелочь! Я раскрыл заговор против Венеции и против дожа. Убийца Абеллино, которого Андреа посылает на смертную казнь, спас ему жизнь!

Витальба (пленникам). И вы молчите, когда вас обвиняют в таком страшном преступлении?

Абеллино. Им больше ничего не остается, оправдываться бесполезно! Всех их сообщников уже переловили и заперли в тюрьму. Спросите их, они подтвердят мои слова. Я требовал, чтобы была поставлена стража у дверей залы, не для того, чтобы поймать разбойника Абеллино, а чтобы схватить сих преобразователей правления! Теперь, венецианцы, судите мои поступки! Подвергая свою жизнь опасности, я уберег отечество от грозившей ему гибели. Переодетый разбойником, я сумел проникнуть в гнездо этих злодеев и, чтобы спасти вас, пошел на все. Когда вы покоились в объятиях сна — я пекся о вашей безопасности; мне обязана Венеция своим спасением и жизнью своих граждан. Неужели я не буду вознагражден? Побуждала меня надежда получить Розамунду, и что ж — вы не отдадите ее мне? Абеллино обязаны вы жизнью ваших жен и детей — а сами посылаете его на эшафот!

Прочтите этот список — и вы узнаете, сколько граждан умерщвлено было бы нынешней ночью. Разве не видите вы мук совести на лицах этих злодеев? Пусть собственное их признание сейчас докажет вам истину моих слов.

Он обратился к заговорщикам:

— Тот, кто первым признается в своих преступлениях, будет прощен — слово Абеллино свято!

Заговорщики молчали — но внезапно Меммо бросился к ногам дожа.

— Венецианцы! — вскричал он. — Абеллино сказал правду!

— Меммо лжет! — завопили все заговорщики.

— Молчите! — сурово произнес Абеллино. — Если вы не признаетесь, то ваши жертвы сами подтвердят мое обвинение. Явитесь, несчастливцы! Явитесь! Уже время вам выйти из гробов ваших!

Он снова свистнул. Двери распахнулись — и Конари, Дондоли и Сильвио, друзья дожа, о смерти которых было пролито столько слез, вступили в залу.

— Нас обманули! — прорычал с яростью Контарино и вонзил себе в грудь кинжал.

Слезы радости текли по лицам Андреа Гритти и друзей его. Он не надеялся увидеть их на этом свете и благословлял небо, которое продлило ему наслаждение их присутствием. Все взирали на трогательную встречу, и никто не заметил, как заговорщиков вывели из залы, а тело Контарино вынесли вон; никто, кроме Идуэллы, не видел, как Розамунда бросилась в объятия Абеллино и судорожно произнесла:

— Ты не убийца!

Всех переполняла радость. «Слава спасителю Венеции!» — восклицали зрители. Имя Абеллино то и дело раздавалось в зале, все превозносили его. Абеллино, пятью минутами раньше осужденного на смертную казнь, называли теперь ангелом-хранителем Республики. С удовольствием смотрел он на спасенных им; но глаза его блистали восторгом, когда обращались к той, которая должна была за все вознаградить его.

— Абеллино! — сказал Андреа Гритти, подойдя к нему и протягивая руку.

— Я не Абеллино и не Флодоардо, — с улыбкой отвечал молодой человек, приложив руку дожа к своему сердцу. — Я родился не во Флоренции, а в Неаполе. Меня зовут Обиццо. Смерть князя Мональдески — моего давнего смертельного врага — позволяет мне открыть настоящее мое имя.

— Мональдески? — переспросил дож и вспомнил это убийство.