Духовидец. Гений. Абеллино, великий разбойник

Мы шли все далее и далее по ущелью. Горы справа и слева становились все ниже и постепенно сменились обширной, поросшей лесом долиной. Утро наполнило редкие просветы в кустарнике приятным розовым сумраком. Все производило романтическое впечатление[145], и, когда факелы наши побледнели, сделавшись ненужными, мы оказались в окрестностях, заполненных нежной дымкой, из которой неясно проступали лежащие вдали розово-зеленые склоны. Все предметы представали увеличенными и казались расплывшимися, чтобы принять в себя как можно больше света от занимающегося дня. Я вновь почувствовал себя окрыленным. Прекрасная мечта предстала предо мной наяву, и все мои мысли растворились в неком неверном опьянении. Я часто охотился в этом лесу, но никогда не видел долины. Она казалась не реальной, но существующей лишь в моем разгоряченном воображении.

Мы вошли в апельсиновую рощу. Цветущие деревья благоухали, и птицы как будто только и ждали, чтобы начать приветствовать нас полногласным пением. Ветви деревьев склонялись друг к другу в неком прекрасном, мирном воодушевлении. Все вокруг только пробуждалось, еще не успев полностью воспрянуть после сумрачной ночи. Тут также рос густой кустарник, но повсюду еще были заметны следы старинного, пришедшего в упадок парка. В разросшейся траве там и сям можно было различить тянущиеся извилистые дорожки, над зарослями порой высились разрушенные беседки; деревья, стоящие правильными группами, одинокий памятник, одичавшие чужеземные цветы и неизвестные мне разновидности кустарника — все это выдавало руку работавшего тут некогда садовника. Наконец показалось здание, к которому вела длинная аллея. Почти развалившееся, шаткое, притулилось оно к стоящему позади, романтически возвышающемуся над ним холму. Многие оконные проемы зияли пустотой, но все они были зарешечены железными прутьями. Содрогнувшись от ужаса, я взглянул на своего спутника. Он был глубоко погружен в свои мысли и, казалось, совершенно позабыл обо мне. Лицо его выражало великое ожидание и предвкушение некоего значительного события.

Мы подошли к дверям. Старик проследовал вперед. Длинная лестница вела вниз.

— Не оступитесь, дон Карлос, — предупредил он меня и осветил путь факелом.

Но это его «не оступитесь» привело к тому, что я действительно оступился и чуть не упал, — к счастью, я успел схватиться за укрепленный в стене железный брус. Когда мы спустились наконец вниз, я был близок к обмороку. Я уже не мог держаться на ногах.

— Позвольте мне немного передохнуть, сеньор, — воскликнул я и уселся на нижнюю ступеньку. — Я совершенно изнемог.

Старик удивленно обернулся и осветил меня факелом. Свой я выбросил при входе.

— Слишком рано, дон Карлос, — заметил он. — Пресвятая Дева, как вы бледны! Придите же в себя.

Он сделал все возможное, чтобы меня успокоить, но глубокое предчувствие чего-то еще более ужасного — ведь старик не стал бы жертвовать настоящим впечатлением, не вредя при этом своей цели, — замкнуло мое сердце для его утешений. Неизвестность событий, ожидавших меня, полная безоружность моего положения, очевидная подавленность моего провожатого постепенно затемнили мое сознание.

По длинному проходу мы продвигались вглубь. Ведущие вниз ступени, длинные коридоры и просторные гроты сменяли друг друга. Наконец оказались мы в обширном, правильной формы зале.

— Обождите здесь, — сказал мне мой провожатый, загасил свой факел и в одно мгновение исчез. Ни единый звук и ни малейшее движение воздуха не выдало мне, в какую сторону он направился. Куда бы я ни протягивал руки, всюду была лишь черная пустота, я словно бы находился в огромной могиле, стен которой невозможно достичь. Не имея ни трости, ни посоха, чтобы исследовать протяженность пола, при каждом шаге опасался я упасть. Поначалу я замер неподвижно, но из-за усталости не мог слишком долго стоять и потому решил наконец усесться на пол, чтобы спокойно дожидаться предстоящих событий.