Духовка Сильвии Плат

– Да, но я не просто хозяйничаю, а ещё и показываю здесь фокусы, – ты завел руку за моё ухо, через секунду достав из воздуха монету в один доллар с чеканкой парящего орла, и вложил её в мою правую ладонь. Я рассмотрела монету, а после сжала с такой силой, что ногти больно впились в кожу.

– А я думала, ты боишься сцены.

Ты усмехнулся.

– Это же моя детская мечта. Здесь нет страхов.

– А что есть?

– Всё остальное: акробаты, гимнасты, жонглёры, клоуны, музыканты, костюмеры, гримеры…

– Дрессировщики?

– Нет, – ты отрицательно покачал головой, – мы не работаем с животными. Это ведь люди могут выбирать, а для животных, я думаю, это было бы мучением. Я не хочу их мучить. Я никого ни к чему не принуждаю. Все, кто работает здесь, делают это по своей собственной воле и желанию. Правда, у нас есть попугай. Ара – один из немногих видов, умеющих говорить. Но мы не держим его в клетке. Он пару раз улетал, но всё равно возвращался.

И тут откуда ни возьмись прилетел огромный красно-сине-зелёный попугай. Он сел к тебе на плечо и в течение пары секунд внимательно изучал меня своими глазками-пуговками.

– Привет, – каркнул он.

– Здравствуй, – ответила я, улыбнувшись. – Как тебя зовут?

– Жак. Птичку зовут Жак, – деловито представился он. – А тебя… тебя как зовут?

– Флоренс.

– Жаку приятно познакомиться с Флоренс.

– Мне тоже приятно с тобой познакомиться, Жак.

Ещё с минуту он сидел у тебя на плече, а после взмыл к потолку и кружил там, пока мы разговаривали. Только подняв голову, провожая Жака взглядом, я осознала, насколько гигантским был этот шатёр. Купола возвышались высоко над головами, так высоко, что разглядеть потолок не представлялось возможным. Верх окутала чернота, однако что-то сияющее, подвешенное к каркасу, поблескивало то тут, то там, словно звёзды.

– Здесь так… спокойно, – призналась вдруг я, переводя взгляд на тебя.

– Это пока. Во время представлений здесь куча народу. У нас каждый день аншлаг. Некоторые так хотят увидеть представление, что даже готовы стоять в проходе.

– А когда начинаются ваши представления?

– Каждую ночь. В двенадцать часов.

– Поздновато, – я посмотрела на часы на руке, хотя вообще-то у меня никогда их не было, – но я успею. Остался целый час, – перевожу взгляд на тебя. Меня не смутил тот факт, что пару мину назад на улице светило солнце. – Мне так хотелось бы остаться и увидеть…

Ты отрицательно качаешь головой.

– Нет.

– Сид, позволь мне остаться здесь. С тобой, – прошептала я.

Ты аккуратно берёшь моё лицо в свои руки.

– Нет, это представление не для тебя. Пока не для тебя. Ты должна уйти.

– Не прогоняй меня. Пожалуйста, позволь мне остаться, – молила я со слезами на глазах. – В том мире так плохо, так одиноко без тебя.

– Я знаю, знаю, – ответил ты еле слышно, легко поцеловав в уголок губ. – Но твоё время не пришло. Оно придёт ещё очень не скоро.

– Сид, я знаю, что это сон. В том мире, куда я должна вернуться, я сплю. И если я уйду, никто не заметит. Я уйду тихо, мне даже не будет больно. Позволь мне остаться, чтобы мы наконец были вместе. Ты ведь этого хочешь.

– Хочу, но не так.

Я не хотела плакать перед тобой. Клянусь, я не хотела, но слёзы сами покатились по щекам.

– Я спас Синтию, думаешь, не спасу тебя? Несмотря ни на что, она мой друг, а ты… ты намного больше… И ты вернёшься, получишь диплом, неважно какой: гарвардский, бостонский, йельский или какой-либо другой, и станешь адвокатом. Самым лучшим адвокатом в Америке, если не в мире. И будешь помогать людям, тем, у кого нет таланта к чёткому построению сложных предложений.

Я усмехнулась сквозь слёзы.

– Сейчас, пока ты молода, ты думаешь, что у тебя осталось много времени. Но это не так. Даже если ты проживешь ещё век, времени ничтожно мало. Оно пролетит так быстро, что и глазом моргнуть не успеешь. А пока оно есть, потрать его с пользой.

– Но…

Ты приложил палец к моим губам, не дав сказать.

– Ты проснёшься. В отличие от твоей жизни мои представления будут идти вечность. Каждую ночь. Ты всегда успеешь попасть сюда. Ко мне. Я буду ждать тебя. Я обещаю, что оставлю одно свободное место в середине в первом ряду специально для тебя. Оно будет пустовать до тех пор, пока ты окончательно не вернёшься сюда. А вернёшься ты только после того, как наступит закат твоей жизни в окружении детей и внуков, – ты прижался своим лбом к моему, чуть крепче сжав мою голову. – А пока сделай всё так, как я сказал. И никогда, слышишь, никогда не отчаивайся. Главное, во что должен верить каждый, – это в себя.

Из-за слёз я дрожала всем телом.

– Ты подслушивал, – заметила я, услышав, что ты повторил то, что я говорила Питу.

– А как же. Флоренс Вёрстайл плохого не посоветует. Флоренс умная. Она всё знает, – усмехнулся ты, повторяя слова Молли.

За весь наш разговор ты не проронил и слезы, но я знала, что тебе тоже больно.

– Возвращайся, Вёрстайл, и измени этот пакостный, грязный, несправедливый мир к лучшему. Тебе это под силу. Мы оба знаем, что под силу.