Духовная традиция восточного христианства

Конечно, ответы всегда варьируются в зависимости от точки зрения, пути анализа и самой постановки вопроса. В частности, имеются три аспекта, которые могут привлечь внимание христианских авторов:

1) Является ли человек образом Божьим — тогда вопрос о «месте» образа станет вопросом об истинной природе человека.

2) Западное богословие отдельно ставило вопрос de sede gratiae. Расхожий ответ был следующим: благодать пребывает прежде всего в душе и лишь затем — в теле. Ответ подобного рода внушен самим вопросом о «месте» образа.

3) С практической точки зрения, интересующей аскетических писателей, вопрос ставится следующим образом: в каких своих качествах человек наиболее подобен Богу?. Именно это следует возделывать в первую очередь.

Только душа, весь человек или только «дух» являются образом–Божьим?

Точка зрения александрийских отцов общеизвестна. Поскольку Бог есть дух, в той степени, в какой человеческое существо причастно духу, оно является образом Божьим[363]. Критика Оригена направлена не только против тех, кто видел образ исключительно в человеческой плоти, но и тех, кто полагает его, подобно Иринею, во всем составе человеческого существа[364]. Это учение о бесплотности по–образу отвечает непрерывной борьбе Оригена в защиту духовного смысла Писания и духовности Божества[365].

Без сомнения, человек духовен, но нельзя отрицать разносоставный характер человеческого естества. Вот почему Ириней и, еще в большей степени, сирийские экзегеты, определяя образ, не оставляют в стороне и тело[366]. Максим Исповедник особо настаивает на этом включении[367], когда он описывает действия образа на всех уровнях человеческого существа. «Человек, созданный по образу, — говорит В. Лосский, — является человеческой личностью, способной явить Бога в меру того, насколько его естество открыто проникновению обожествляющей благодати»[368].

Мистические авторы подходят к этому вопросу с другой точки зрения. Часто они задавались вопросом об apex mentis[369], таинственном месте, где Святой Дух пребывает в человеке, месте, где человек встречает Бога[370]. Это относится к высшей сфере души: νους, λόγος (mens), ήγεμονικόν (principale cordis Руфина), сердцу или, попросту, духу, πνεύμα[371]. Итак, образ Божий располагается в той области души, на которую дух оказывает наибольшее влияние, где она образует единый дух с Рпеита [372].

Поскольку душа следует Духу согласно степени ее «одухотворения», Кирилл Александрийский справедлива отождествляет образ Божий с освящением души (αγιασμός)[373]. Однако, когда проблема рассматривается с этой точки зрения, логически приходят к большому разнообразию мнений, которые не являются взаимоисключающими. Можно видеть образ Божий в человеке, во всех добродетелях и прерогативах духовного человека. Он уподобляется Богу в своей свободе[374], бесстрастии[375], ведении[376], милосердии[377], бессмертии[378].

Если александрийские отцы настаивают на духовном измерении человека, для отцов Антиохийской Церкви в Боге человек господствует над мирозданьем[379] (что есть не что иное, как выражение его свободы). Идея царственного достоинства во вселенной, несмотря на ее развитие в духе стоицизма, является глубоко семитской. Отцы рассматривают ее в богословской перспективе: человек продолжает дела Божьи во вселенной. Это служение выражается его прямым предстоянием, «тем, что он Господин (κατά τό άρχικόν)», говорит Диодор Тарсский, своим выводом подтверждая то же семитское умозрение, «следовательно., с полным правом ап. Павел говорит, что только мужчина является образом и отражением Бога, а женщина есть отражение мужчины»[380].

Образ и зло

С одной стороны, целая группа текстов говорит об «утрате» образа по причине греха: «сердце жесткое… не удостоено печати образа Божия»[381].

С другой стороны, в некотором смысле, который трудно уточнить, образ пребывает всегда. Он лишь затемняется. Когда зло удалено, сами собой проступают качества образа, только завуалированные[382] «гнусной маской»[383]. Согласно идеям, близким Оригену, наши грехи навязывают нам образ Века сего (Дьявола)[384], зверя (падение logika в άλογα, «бессловесность»)[385], Цезаря (который у Оригена, опирающегося на другую традицию, символизирует демона)[386].

Сосуществование двух образов делает грешника существом внутренне разделенным. Очищение (катарсис) позволяет ему вновь обрести свою первозданную чистоту[387]. Ясно, что добро и зло не могут параллельно сосуществовать в душе. Верить в это означало бы разделять заблуждение меесалиан[388].

Итак, существует некоторая нерешенность в вопросе q терминах: «утраченный образ» и «образ искаженный» или «прикрытый» (иногда оба выражения соседствуют в одном и том же тексте). Эта разноголосица в плане выражения не мешает когерентности мысли на уровне более глубоком, в области духовного значения: человек, сотворенный для божественной жизни, но лишенный ее по причине своего падения, будет непрестанно тосковать по ней.