Духовная традиция восточного христианства

Этот идеал, как считает В. Лосский, воплощен в Деве Марии, которая «представляет собой вершину святости… Она пребыла без греха при всеобщем господстве греха»[1984]. «Грех никогда не мог действовать через Ее личность»[1985].

Бесстрастие и любовь

Далекое от мертвого бесчувствия, христианское бесстрастие является «огнем поядающим», о котором говорится в Библии, божественным огнем[1986]. Следовательно, существует внутренняя связь и тесные взаимоотношения между бесстрастием и любовью.

«Милосердие — дочь бесстрастия», — говорит Евагрий[1987]. Борение с дурными помыслами названо Дадишо Кватрайя «борением за Божию любовь»[1988].

С другой стороны, если и возможно иногда освободиться от одной страсти посредством другой[1989], то только милосердие[1990], представляющее собой полноту божественной свободы, может установить в душе совершенное бесстрастие. «Если мы искренне любим Бога, само наше милосердие истребляет наши страсти», — говорил Максим Исповедник[1991]. Милосердие объединяет все силы человека под водительством Духа.

Apatheia и gnosis

В святоотеческой литературе, так же, как и в стоической, считалось, что разум связан с бесстрастием[1992]. Однако поскольку христианское бесстрастие отлично от языческого, сопутствующее ему

знание также будет отличаться от знания чисто человеческого. По Евагрию «у бесстрастия (apatheia) есть дочь по имени милосердие (agape); и милосердие — врата естественного знания, за которым следует богословие, это шествие замыкает блаженство»[1993].

Бесстрастие само по себе не является целью, напротив, оно состоит в воссоздании образа Божьего после того, как с него снята завеса тьмы, «чужеродный» элемент, страсти, скрывавшие его сияние[1994], чтобы увидеть «местопребывание Бога»[1995].

Apatheia и безгрешность

Согласно учению стоиков, однажды приобретенная добродетель не может быть утрачена никогда[1996]. В своем описании гностика Климент Александрийский подчеркнул абсолютную непоколебимость праведников, которые ни при каких обстоятельствах «не станут пользоваться добродетелью, как вещью, которую можно потерять, — ни наяву, ни во сне, ни в мечтах»[1997]. Бесстрастие придает особую силу всем добродетелям. С другой стороны, православно верующие никогда не отождествляли бесстрастие с безгрешностью, состоянием, в котором человек не может впасть в грех[1998], и поэтому никогда не путают грех со страстями, как это делали мессалиане[1999]. Псевдо–Макарий, утверждая, что у «духоносных отцов» всегда остается искушение гордыней, по–своему избегает этого смешения[2000].

Сам факт возможности полагаться на собственную apatheia составляет опасное искушение, влекущее за собой сокрушительные грехопадения[2001]. Существует ли вообще в этом мире совершенное бесстрастие? Поначалу Марк Отшельник, возражавший мессалианам, как кажется, допускал существование непорочных душ, однако позднее он однозначно показал, что не верит в это[2002]. Здесь также очень велика и опасность прелести: человек легко принимает «бездействие страстей» (των παθών άνεργησία) за их отсутствие[2003]. «Люди часто освобождены от злых помыслов, — говорит Максим Исповедник, — когда у них перед глазами нет предметов, пробуждающих страстные помыслы»[2004].

Знаки бесстрастия

Признаки бесстрастия анализируются в главах 54–70 «Практических глав» Евагрия[2005]. Поскольку существует мнимое «умиротворенное состояние души», вызванное действием лукавых[2006], Евагрий настаивает на «доказательствах, (τεκμήρια), знаках, указывающих монаху момент, когда он «стоит на пороге умиротворения», или когда он переходит от относительного бесстрастия к «глубочайшему»[2007], от «несовершенного» к «совершенному» бесстрастию[2008]. Подлинный знак полного успокоения состоит в отсутствии волнений, преодолении помыслов, в полной невозмутимости «перед лицом воспоминаний»[2009].

Душа становится госпожой твоих помыслов в том месте, где можно воспользоваться одним, чтобы изгнать другой, как иногда «клин клином вышибают»[2010].

Сны более, нежели помыслы, указывают на глубинное состояние души — и Евагрий заметил это задолго до современных психоаналитиков[2011]. Доказательством абсолютного умиротворения служит спокойное состояние разума, даже в присутствии образов, которые занимают его во время сна[2012].

И наконец, поскольку молитвенное состояние всегда служит «барометром духовной жизни»[2013], доказательство полного успокоения наличествует тогда, когда молитва творится «без помех», когда «дух начинает лицезреть свой собственный свет»[2014].

Осуждение apatheia на Западе