Духовная традиция восточного христианства

Уже Платон признавал, что добродетельная жизнь должна иметь некую цель, и он обозначил ее как путь к уподоблению Богу[2085], желание стать «другом Бога»[2086]. Для Филона только души, понявшие, что их цель в уподоблении (έξομοίωσις) Создателю, идут по пути добродетели[2087]. Отцы прекрасно осознавали тесную зависимость, существующую между нравственным поведением человека и его соучастием в божественной жизни, проистекающей в нем, его небесным образом. Григорий Назианзин говорил, что Бог «зовется милосердием, миром и через эти имена увещевает нас к преображению согласно со свойственными ему добродетелями»[2088]. Таким образом, добродетели есть мера нашего обожения[2089].

И поскольку мы созданы по образу и подобию Христа[2090], по мысли Оригена, добродетели образуют единое целое со Спасителем, при этом Он по своей сути есть добродетель, тогда как мы лишь обладаем ими. Христос «сливается с добродетелями, которыми Он преисполнен»[2091]. Он одновременно и праведность, Мудрость, Истина. Вот почему продвижение по пути этих добродетелей есть истинное соучастие в сущности Христа[2092].

Трудность и простота добродетельной жизни

Древняя мудрость признавала, что путь добродетели — трудный путь и требует безмерного труда, а путь порока, напротив, не представляет никакого труда[2093]. Подобным было и учение христианских авторов, которые проповедовали, что добродетель приобретается «ценою тяжелого и упорного труда»[2094]. В то же самое время пространное поучение Антония воспевало утверждение прямо противоположное: «Добродетель не далека от нас, не вне нас, она внутри нас, достичь ее легко, будь лишь на то наша воля»[2095]. Аммон добродетель отождествляет с покоем (άνάπαυσις)[2096].

Самым убедительным доводом, определяющим очевидное противоречие между этими двумя позициями, является теандрический характер душеспасительных деяний: деяния грешника влекут за собой истощение, благодать же несет все больше и больше легкости (ελαφρότης), к ней устремлены те, кто «подвизается на духовной ниве»[2097]. Духовная брань за добродетель есть «прежде истощение, а затем неизреченное ликование»[2098].

Отметим прежде всего, что это очевидное противоречие часто встречается у законодателей уставов общинной монашеской жизни. Когда они увещевают о делах милосердия, они делают упор на «нелегком труде». Но когда они сравнивают общинную жизнь с жизнью отшельников, они во всеуслышание заявляют, что жизнь в общине, среди братии, легка и требует немного и что любой человек в состоянии следовать ей[2099].

Единство добродетелей

Добродетель есть единое целое. Ее единственность, неделимость подтверждалась Платоном,· когда он сравнивал главные добродетели с частями лица[2100]. Аристотель слегка коснулся этого вопроса, когда говорил, что без благоразумия (φρόνησις) все остальные добродетели невозможны[2101]. Для стоиков все добродетели представляли собой не что иное, как разновидности или формы одной единственной добродетели[2102]. С этих же позиций их оценивал и Филон, когда говорил, что добродетель есть некая целостность и может рассматриваться как родовое понятие, подразделенное на отдельные виды[2103].

Эта точка зрения стала общепринятой среди христиан. Греческая книга Аскетических наставлений, приписываемая св. Ефрему, призывает: «Стремитесь приобрести совершенную добродетель, украшенную всем, что приятно Богу. Таковой называется одна добродетель, включающая в себя красоту и разнообразие всех добродетелей. Как диадема не может быть изготовлена без драгоценных камней и жемчуга, так и единая (топое1сШдх) добродетель не может существовать без красоты различных добродетелей»[2104]. Григорий Назианзин пытается подтвердить единство добродетелей, опираясь на авторитет ап. Павла (1 Кор 12, 26): «Страдает ли один член, страдают с ним все члены»[2105].

Иные авторы допускают, что добродетели различны и отличаются друг от друга, оставаясь тесно связанными между собой. Среди добродетелей существует взаимообусловленность, остакоА,(П)01а добродетелей[2106], одна влечет за собой другую[2107], как Божьи заповеди[2108].

Из этой предпосылки можно сделать различные практические выводы. Первый принадлежит стоикам: между совершенной добродетелью мудреца и невежеством грешника нет промежуточных ступеней. Следует возделывать все добродетели? без исключения. «Ни одна добродетель не может существовать без другой, ибо добродетель должна быть совершенна», — говорил Григорий Нисский[2109]. Изложенная в менее категоричной форме, эта максима утверждает, что одна добродетель не может достичь совершенства без других, но сама по себе она является благом[2110].