Духовное просветление — прескверная штука

Ученики просят рыбы, я даю им червяка. Возможно, червяк не настолько увлекателен, но это работает одним-единственным способом. На пути нужно сражаться за каждый шаг. Рядом никого нет, и никто не сделает это за тебя. Иначе и быть не может.

Обычно я отвечаю на письма вопросом или ссылкой на источник, который может помочь ученику точнее сформулировать свой вопрос, что часто ведет к его разрешению. Например, в вопросе может упоминаться Гитлер. Это означает, что спрашивающий бьется над концепцией добра и зла. Когда в одном вопросе появляются Гитлер и Бог, значит, ему не удается примирить Божью любовь с обнаруженными в мире ужасами и страданиями. Это противоречие в основном порождается тем, что человеку всю жизнь твердили о Боге как боге любви. Разумеется, это только полбога или даже треть, да и вообще это не о Боге. Возможно, я предложу человеку в такой ситуации передохнуть и посмотреть «Махабхарату» в версии Питера Брука и уделить особое внимание множеству аспектов Кришны и особенно комментарию Брука к одному из аспектов, когда он указывает на, казалось бы, недостойное Бога поведение и едко спрашивает зрителя: «Кто его осудит?»

Подталкивая учеников в этом направлении, я надеюсь, что они сумеют раздвинуть границы собственного определения Бога. В этом великом эпосе Кришна не раз обманывает, лжет, убивает и ведет себя трусливо, и тому, кто привык считать Бога отличным парнем, трудно переварить это. Но Кришна не бог любви и света, он представляет целостность, поэтому в нем можно найти любые качества. Бог любви и добра был бы отдельным аспектом бога, определяемого как абсолют. Кришна — персонификация абсолюта, поэтому если вы такие чувствительные, что отказываете в Боге растлителям детей, маньякам-истребителям целых народов или обидчикам щенков, то вы переосмысливаете его как нечто конечное, и тогда абсолюту нужно придумать новое имя. Разумеется, этот куда более интересный момент возвращает нас к проницательному вопросу Питера Брука: «Кто его осудит?» Этим вопросом разрушается не какое-то там определение Бога, им разрушается идея собственного места во вселенной — собственное отношение к абсолюту. Это важный шаг к пониманию, что все есть одно, или, точнее, это важный шаг прочь от верования, что все не есть одно.

Я бы объяснил ученику, задающему один из тех немногих вопросов, что торопиться некуда, что можно продумать свои мысли до конца. Оскар Уайльд написал: «Всякая мысль безнравственна. Ее суть в разрушении. Когда вы думаете о чем-нибудь, вы это губите. Ничто не может перенести воздействия мысли». Возможно, он имел в виду, что ложь выживает только в тени. Свет ума «разрушает» неистинное, открывая, что, прежде всего, ее никогда не было. Как свет прогоняет тень, так тщательное исследование прогоняет иллюзию.

Обсуждение свободной воли и предопределенности дает хороший пример такого обучающего процесса. Учеников этот вопрос ставит в тупик, потому что они сосредоточены на ответе, когда все их внимание должно быть направлено на вопрос. «Оставайся с вопросом», — говорю я им. «Не беспокойся об ответе, просто пойми вопрос правильно. Исследуй свои допущения». Довольно скоро вопрос сам разрушается, а вместе с ним и множество слоев заблуждений.

Понятно, что ученики желают углубить свое понимание, но роль учителя в том и состоит, чтобы направить их, скорее, вперед, нежели оставить топтаться вокруг углубления понимания. Осознание себя заключается не в накоплении, а в избавлении. Единственное истолкование, требующееся для пробуждения, — то, что облегчает разрушение.

На самом деле я часто и вовсе не отвечаю на письма, потому что и так ясно, что само их написание представляет собой процесс и ответ не требуется. Меня используют в качестве конечного адресата в процессе Духовного Саморазрушения, в котором моя роль заключается в том, чтобы существовать в виде идеала в уме ученика. Этот процесс может быть очень мощным и ускоряющим продвижение. Не так уж редко случается, что день за днем я получаю сообщения с извинениями за вчерашнее письмо, сетованиями о вчерашней глупости и пылкими откровениями о новом уровне понимания, причем вновь приобретенное понимание, если все идет хорошо, назавтра тоже оказывается источником смущения.

И все же работа с письмами занимает некоторое время, так что за час мне обычно удается справиться лишь с тремя-четырьмя. Этим утром я умудрился ответить на десяток, прежде чем мой ум утратил ясность. Я выключаю компьютер, выхожу из кабинета и натыкаюсь на попу Джолин.

— О, привет, попа Джолин, — говорю я остроумно.

Она поворачивается и смотрит на меня:

— А, привет! Я не была уверена, что вы здесь. Было так тихо.

Она стоит на четвереньках рядом с ведром и скребет щеткой дубовый пол главной лестницы передней. Большая часть пола еще влажная, поэтому нет смысл пытаться пройти мимо нее. Я плюхаюсь на пол и прислоняюсь спиной к стене. Мне нравится наблюдать, как люди работают.

— Как дела? — спрашиваю я ее.