Духовные беседы

Мое слово на сегодня кончается. Мой долг исполнен. И молитесь за меня, чтобы Бог дал мне слово, отвечая на желание кого бы то ни было из вас. Тогда и моя молитва за вас будет иметь силу. Так все мы станем единая «вода живая» (см.: Ин. 4:11). О жизни в Боге можно говорить без конца, но можно говорить и молча, без слов. И я хотел бы, чтобы после моей смерти действительно это было бы вашей жизнью. Но, чтобы достигнуть этого, каждый из вас должен молиться за всех членов нашего братства. И так мы будем строить единую жизнь.

Беседа 6: О монашестве, опытном богопознании и жизни вместе [205]

Выбор жизни — монашество как Литургия. Монашество — вера в жизнь, а не в смерть. Молитва о больном, как он «жил Бога». Об опытном богопознании. Монашество как память о Боге и жизнь в Нем. Перед лицом смерти. Жизнь в монашестве — служение Литургии. О жизни вместе. О преступлении Адама. Человек — не компьютер. Ассимиляция новых людей (о пчелах).

Сверх ожиданий я снова имею радость общения с вами. Эти дни я был, действительно, — «никуда». А сегодня Бог дал мне силы. И много произошло событий в нашей жизни за эти дни: к нам пришла новая сестра. Мы ее знаем уже несколько лет, и нам было трудно принять ее, потому что у нас нет места, как нет и помещения для приема гостей. И вот вчера я говорю ей: «Теперь все проблемы жизненные решены». Какие проблемы у молодых людей? Во-первых, род жизни — брак или безбрачие; потом — профессия; и третье, самое главное, но в наше время забытое многими, — духовный вопрос: как жить духовно. Я сказал новой сестре: «Теперь все эти проблемы отпадают». Это не значит, что работать надо меньше, нет — работы больше, чтобы заработать эту привилегию, но это уже совсем другая установка сердца и ума. Всей нашей жизни дает свою окраску то, что мы избрали как нечто самое главное для нас. Если человек коммерсант, банкир или фабрикант, все, что он ни делает, он все время фабрикант-бизнесмен. Есть люди ученые, артисты: все, что они ни делают, это наука или искусство. Так и в монастыре. Если мы отказались от всего прочего и сделали главным предметом — Бога и жизнь с Ним, то всякое дело, которое мы делаем: готовим ли мы на кухне, стрижем траву, печатаем книги, делаем иконы, принимаем гостей, — входит уже в Божественную Литургию, Литургию как центр нашей жизни. И ничего другого у нас нет.

Вопрос избрания жизни, конечно, один из самых великих. Как мы себя определим в жизни, какую цель мы поставим перед собою — зависит от нашего самосознания. Избрать монашество христианское — я подчеркиваю, христианское — это значит: принять антропологию евангельскую.

Пред кем бы то ни было из нас стоит вопрос: где границы человеческих возможностей? И если мы избираем христианское монашество, это значит, что мы верим не в смерть, а в жизнь: мы верим, что человек умереть не может. И в этом смысле монашество — подлинное монашество, — конечно, есть наивысшая форма жизни. Это совсем не какой-то спектакль, театральное величие, нет! — Все очень просто и смиренно. И так жизнь проходит непонятным для людей образом.

Если говорить о значении школы, то цель того или иного учебного или научного учреждения в некоторых случаях маленькая — просто научить читать и писать, в других — дать среднее образование, в третьих — высшее и, наконец, изучается высшая академическая наука и так далее. Так и здесь: всё зависит от того, на каком уровне мы построим нашу жизнь.

Вы все, мои братья и сестры, знаете некоего N., который страдал прогрессивным параличом. У него есть жена и двое дочерей. Он был неизлечимо болен. Пришел сюда, и мы молились над ним: он сидел в кресле. И после молитвы я ему говорю: «Мы — не чудотворцы, мы простые грешные люди, но мы все-таки молились Богу о Его милосердии к Вам». И вдруг он с блестящими от счастья глазами говорит: «Но я жил Бога за время молитвы, и это для меня важнее всякого исцеления». Меня поразило, что внешняя обстановка была очень тихой. Что именно пережил этот человек? Он был с высшим образованием и достаточно богатый материально, чтобы жить в условиях интеллектуального комфорта... Как огромное большинство образованных людей, он был безразличным к вере, к Церкви. И его жена была настроена скорее против Церкви. Что меня тронуло: не было никакого движения — ничего, что бы заставило его сказать: «Но я жил Бога!»