Духовный лик Польши. Католики и католичество

— А ведь я чуть не увлёкся католичеством, — рассказал он после некоторого сердечного обмена мыслями, — в связи с идеей необходимости просвещения народа в христианском духе.

— Каким образом? — удивился я; ибо он и скромный и в то же время духовно уравновешенный человек. А в католичество скорее можно перейти или с более повышенным чувством «достоинства» или увлекающимся, особенно — внешней организованностью.

— Мне у них нравилась эта «caritas» (любовь) и к Богу и людям, выражающаяся и в деятельности. Я у них в Персии жил и в монастыре латаристов.

— Знаете, любовь эта духовно подозрительна.

— Почему?

— Вы читали св. Иоанна Лествичника?

— Читал.

— Помните, где у него говорится про любовь?

— В конце, кажется.

— То-то же и дело. Тридцатая ступень, то есть, кажется, последняя в духовном росте. И св. Макарий Великий отвечает на вопрос в чём совершенство, что конец совершенства в любви. То же и св. Исаак Сириянин пишет. Да и в Евангелии Сам Господь сказал: «Будьте совершенны, как Отец ваш Небесный совершен есть» (Мф. V, 48), а у евангелиста Луки это передаётся так: «будьте милосердны, как Отец ваш милосерд» (VI, 35). Следовательно, совершенство и любовь — вещи совпадающие. А между тем мы, такие пустые и несовершенные люди, мечтаем о высоте добродетелей. Если хотите, то, грубо выражаясь, есть три этажа совершенства: первый — борьба с грехом; второй — стяжание и творение добродетелей; третий — таинственно-благодатное созерцание. Мы, православные, сознавая себя грешными, думаем: хоть первую пройти бы. А католики уж на конце второй стоят. Сомнительно. И для нас это не по душе, не смиренно. А, кроме того, они легко смотрят и на третью ступень — таинственную жизнь в Боге, во Христе.

И я вспомнил об о. Т., который говорит, что у них Иисус Христос — центр их жизни. А мне стало даже больно грешному (но об этом см. «Мысли»).

— Это так, — соглашается Аннибал, — но хорошее и оттуда брать нужно. Вот и у нас устроить бы нечто вроде орденов или вроде Freres des Ecoles chretiennes при монастырях.

— Это — другое дело. Да и то монашество наше пусть остаётся созерцательным, по уставу Василия Великого. Ну, а мы, плохие иноки, учёные братья, можем сорганизоваться прочнее и разнообразнее. Об этом и Всероссийский Собор думал. Даже намечался мой монастырь в Херсонесе, где крестился святой князь Владимир Равноапостольный. Кстати, сегодня (7/III) память там святых семи священномучеников Херсонесских. Тут пришёл арх[иепископ] Анастасий. Разговор перешёл на другой предмет. Аннибал — вполне образованный человек: кончил Правоведение и Восточную Академию. Знает (и говорит) английский, немецкий, французский, персидский языки, читает арабский, латинский. Будет полезным работником на церковной ниве. Но главное — душа скромная и чистая.

Прощаясь, я сказал ему:

— Рад бы был встретиться и работать с Вами в будущем.

По этому случаю мне припомнился аналогичный факт, рассказанный мне перешедшим в католичество студентом Любичевым.

— У нас в католичестве, помимо того, что все мы должны стремиться к совершенству, ещё всякий может (или должен, не помню) избрать себе специальную добродетель и в ней особенно упражняться, то есть уже относясь внимательно к самым мелочам, к ней относящимся.

— У Вас какая же добродетель избрана?

— Смирение, — был ответ.

Признаюсь, я бы постыдился даже сказать об этом, что моя «специальность» — смирение. Но он сказал это не только спокойно, но даже с чувством радостного довольства, полагая, что это — хороший признак организованности духовной жизни в католичестве.

— Знаете? В православии даже немыслима самая постановка такого вопроса: я буду смиренным, а я буду любвеобильным и т. д.

— Мы не говорим, что мы «будем», а что только нужно стремиться к этому; и Евангелие заповедует стремиться к совершенству.

— Ну, конечно, заповедует. Но путь какой? Вот вопрос. Хоть Вы и не соглашаетесь со мной, что Вы «будете» смиренным; но в сущности Вы не возразили на моё замечание. Ведь «стремиться» и «стараться» можно только потому, что впереди есть цель, которую нужно и можно достигнуть. Значит в конце концов Вы говорите: я хочу быть смиренным или, говоря проще, но и ближе к действительной психологии: я буду смиренным. Православная психика не знает таких арифметических духовных задач; она считает это гордым, как гордо, например, стремиться быть министром или митрополитом, или патриархом. Мы думаем, чтобы Господь помог нам хоть бы от грехов-то избавиться; почему — борьба с недостатками; вот наша забота, на которую мы должны обращать главнейшее внимание. Но стремиться стать (или быть) смиренным или иным высоко добродетельным, это не вмещается в моё сердце. Мне бы тяжко было от этого.

Другое дело, наша Церковь заповедует бороться с какою-либо специальною немощью или страстью, тому или другому человеку присущей от природы или приобретённой им самим; но здесь уже прямая необходимость и безусловная обязательность; да уж и гордиться не придётся, когда постоянно видишь то или другое несовершенство. Вообще, мы считаем, лучше быть на первом этаже, а вы стоите на втором.