Духовный отец в Древней Восточной Церкви

Из академических дисциплин С. И. с наибольшим интересом относился к историческим наукам, и в особенности к русской истории, представленной в то время в академии двумя крупнейшими ее корифеями — Ε. Е. Голубинским и В. О. Ключевским. Голубинский, писал впоследствии в его некрологе сам С. И., «никогда не был популярным профессором. Несмотря на то что он был всегда оригинален и самобытен, что его лекции представляли новое слово… его аудитории не переполняли и даже не наполняли студенты. Голубинский не владел даром оратора, не говорил лекции, а читал по тетрадке, и читал не очень искусно. А сверх того, и это, по–моему, главное, он не отличал в своем лице ученого от профессора и аудитории от читающей его исследования публики. Он читал ей ту же критику материалов, перед ее глазами производил те же разрушительные операции над свидетельствами нашей древности и над установившимися в науке взглядами. Он не давал в собственном смысле курса, не делал широких обобщений, которые увлекают молодые умы. Может быть, профессор переоценивал свою аудиторию, желая приобщить ее к своей специальной научной работе, может быть, просто не хотел или не умел учитывать впечатления… Но аудитория, надо сознаться в этом, его не ценила: желающих его слушать было почти так же мало, как мало желающих серьезно изучать его науку» (ЖМНПр. 1912. Май. С. 24). К числу этих немногих студентов, серьезно занимавшихся русской историей и умевших ценить научное достоинство лекций Голубинского, несмотря на их неприглядную внешность, принадлежал С. И., неопустительно посещавший его аудиторию. Завязавшаяся еще на студенческой скамье духовная связь G. И. со знаменитым историком Русской Церкви вполне окрепла впоследствии, когда С. И. суждено было стать преемником кафедры Голубинского в академии и когда с углублением в специальные занятия русской церковной историей перед ним во весь рост встало гигантское значение Голубинского в этой области[878]. Какое впечатление производили на С. И. блестящие художественные лекции другого, еще более знаменитого представителя русской исторической науки в академии — Ключевского и какое научное и морально–воспитательное значение они имели для него в ту пору его жизни, об этом свидетельствует он сам: «Перед нашими глазами стройно двигалась русская историческая жизнь, закованная в стройную систему, одетая в точную, сжатую фразу, — и так от начала истории до конца, от жизни славян на Карпатах до преобразовательной эпохи в царствование Александра II включительно. Деятели нашего прошлого проходили пред нами в ряде мастерских характеристик. Как живые они вставали во всем величии своего исторического подвига, в драматизме или комизме своего положения. <…> Завидев Ключевского на кафедре, мы целиком отдавались в его власть». Он «являлся пред нами не только ученым и художником, но и артистом, талантливо передающим в чтении самые тонкие оттенки мысли, вливающим живое чувство в каждый образ», «Перед нами стоял великий историк земли Русской, нашего многострадального народа, умилял нас чарующей силой слова, заставлял учиться и думать, помогал разобраться в прошлом, чтобы оценить по достоинству настоящее и стать к нему в надлежащее отношение. Уча нас, как студентов истории России, В. О. воспитывал в нас общественную совесть, чувство долга, воспитывал в нас граждан»[879]. Восторженный поклонник Ключевского еще на студенческой скамье, С. И. под его руководством и на предложенную им тему «Рабство в Древней Руси и отношение к нему Церкви» написал и свое кандидатское сочинение, удостоившееся очень лестного отзыва со стороны своего вообще крайне сдержанного в оценке студенческих работ рецензента[880]. Влияние Ключевского, «учеником которого по преимуществу С. И. начал свою научно–академическую деятельность, в очень близких отношениях к которому он затем всегда стоял до самой смерти своего знаменитого учителя и к которому всегда питал исключительное, почти благоговейное почтение, глубоко отразилось на характере всей научно–литературной деятельности С. И., и оно именно, по компетентному наблюдению Μ. М. Богословского, представляется наиболее определяющим его облик как ученого–историка.