Дума о Севастополе

— Мне только двадцать, а кажется, что прожила гораздо больше, наверно, потому, что война. И все время опасность: и на дорогах, и в поле, и даже с неба. И ты не ведаешь, что будет с тобой через неделю, завтра, сейчас… Не знаю, уверен ли ты в своей любви, но о себе я знаю твердо, что люблю тебя так, как никто еще на свете никого не любил и любить не будет. И это до конца моих дней. А еще я знаю, что сейчас мы рядом с тобой, что я твоя и останусь тут у тебя до утра.

Она задула коптилку и прошептала:

— Господи, как же я тебя люблю!..

Налетел ветер, зашумел в ветвях деревьев, закружил прошлогоднюю листву, прошуршал на амбаре соломой и умчал в поле рассказать ракитам подслушанный разговор…

Ну вот и все или почти все о Шуре — тоненькой девушке с лейтенантскими погонами на плечах и горячим искренним сердцем. И я думаю, что все, не исключая и самого строгого скептика, согласятся со мной в том, что большое и настоящее всегда останется настоящим и большим в любых, даже самых экстремальных условиях.

К великому сожалению, горькие предчувствия Шуры сбылись, и через два, всего через два месяца война разлучила нас навсегда.

Иван Семенович Стрельбицкий

А через несколько дней познакомился я с человеком, который волею судьбы, спустя многие годы, встретился мне снова и стал для меня одним из самых дорогих людей на земле. Вы приготовились услышать какое-нибудь женское имя? Увы, я готов воздать должное каждому любящему сердцу на свете и все-таки вынужден сказать, что вряд ли какая-нибудь женщина в мире любила меня так, как любил этот человек. И рассказ этот так и следует назвать: Иван Семенович Стрельбицкий.

Когда я произношу его имя, в сердце моем тотчас же поднимается горячая волна благодарности, нежности и любви. Мой дорогой, мой светлый Иван Семенович! Сколько бы ни прожил я на земле, вы всегда будете жить в моей памяти и душе.

Апрель 1944 года. После наших гвардейских залпов пехота прорвала укрепления врага, ворвалась в Армянск и, развивая успех, стремительно пошла дальше, все вперед и вперед.

Армянск. Это теперь есть современный Армянск, и раньше был довоенный Армянск, а в те фронтовые дни никакого Армянска не существовало. Высились лишь груды развалин одноэтажных глинобитных домов. А перед ними несколько линий немецких окопов, колючая проволока и трупы, трупы врагов. Трупов этих возле Армянска валялось много. Один немец лежал поперек обочины на холме ногами к шоссе. Кто-то из озорства стащил с него штаны… И хоть смерть не очень располагает к веселью, но тут солдаты всех родов войск, проходя и проезжая мимо, сплевывали, ухмылялись, а то и произносили пару скабрезных фраз.

Укатанное до асфальтового блеска грунтовое шоссе идет вперед и вперед. Враг катится в обратном направлении. Повсюду царит возбуждение. С безоблачного неба, радуясь нашему приходу, от уха до уха улыбается солнце. Но вот — стоп! Наступление приостановилось. Впереди Ишунь. Там закрепился враг. Но надолго ли? Нет, теперь нас уже не остановить!..

В линзах солнце дымное дробится,
Степь — как скатерть с блюдцами озер.
Мы берем Ишуньские позиции.
Впереди, как в сводках говорится,
«Полный стратегический простор».
Ни куста, ни крыши, ни забора,
Широта, простор и благодать.
Только лупят из того «простора»
Так, что от свинцового напора
Головы порою не поднять.
Ну а мы, однако, поднимали.
Как смогли? У господа спроси!
Но таким огнем прогромыхали,
Что земля качнулась на оси!..

Начался штурм Ишуньских позиций с залпа нашей 30-й, теперь уже Перекопской, гвардейской артминометной бригады. Ночевали прямо в степи. Ровиков и землянок не рыли. Знали, что с рассветом уйдем вперед.

Старшина батареи Лубенец откуда-то из своих хозяйственных недр раздобыл и поставил большую брезентовую палатку. Ночь была холодная, и в палатке всего, может быть, градуса на два теплее, чем в степи. В гости к нам из соседнего дивизиона неожиданно пришла Шура. Принесла несколько пачек трофейных галет.

— Угощайтесь, товарищи, грызите, тренируйте зубы. Они вам еще пригодятся.

Галеты и впрямь были такими твердыми, что хоть забивай гвозди. Но что для молодости твердая галета? Чепуха. Хрустели каменными трофеями, шутили:

— Дела у Гитлера, видать, дрянь. При такой жратве он много не навоюет. С пупка сорвет.

Воентехник Гедейко жестом фокусника двумя пальцами вытащил из кармана пачку немецких сигарет.

— А курево, думаете, лучше? — Раскрыл пачку. — Прошу, прошу, пробуйте, не стесняйтесь. Ну, как? Барахло? В том-то и дело, что барахло! Между прочим, там и табака-то никакого нет.

Кто-то возразил:

— Ну уж это ты, пожалуй, загнул. Как это нет табака?

Юра весело подмигнул желтым, как у кота, глазом: