Читаем Думай, что говоришь полностью

Напоследок хочу рассказать о еще одной ловушке для начинающих авторов. Вам хорошо известно, что в русском языке порядок слов – свободный, и автор может переставлять их так, как ему нравится, лишь бы при этом не терялся смысл. И все же, обычно мы инстинктивно, не задумываясь, располагаем слова в предложении в таком порядке: за подлежащим следует сказуемое, а за ним обстоятельства. «Дети идут в школу». Таким образом, смысловое ударение падает именно на обстоятельство: дети идут именно в школу, а не в парк. Если изменить порядок слов, смысл предложения станет иным: «В школу дети идут, а из школы – бегут вприпрыжку». Дополнения и определения «прикрепляются» к тому слову, от которого зависят: «У сестры моего мужа (дополнение) вьющиеся (определение) волосы».

Еще можно поменять местами подлежащее и сказуемое (это действие называется инверсией): «Идут дети в школу». Это предложение звучит несколько странно, но бывают случаи, когда инверсия не только не «царапает» слух, но даже придает тексту особую прелесть:

Ревет ли зверь в лесу глухом,Трубит ли рог, гремит ли гром,Поет ли дева за холмом —На всякой звукСвой отклик в воздухе пустомРодишь ты вдруг.

или

Роняет лес багряный свой убор,Сребрит мороз увянувшее поле,Проглянет день, как будто поневоле,И скроется за край окружных гор.

На слух нам легко различить прямой порядок слов и инверсию. И мы можем услышать, что в разговорной речи последняя встречается чаще, чем в письменной. Возникает соблазн использовать эту особенность для прямой речи и диалогов, чтобы они звучали более естественно. К этому приему прибегает, например, Пушкин в «Повестях Белкина»:

«В одной из отдаленных наших губерний находилось имение Ивана Петровича Берестова. В молодости своей служил он в гвардии, вышел в отставку в начале 1797 года, уехал в свою деревню и с тех пор он оттуда не выезжал».

Но обратите внимание: Пушкин моделирует разговорную речь рубежа XVIII – XIX веков. И кроме того, он чередует инверсии с прямым порядку слов, не давая читателю заскучать.

«Онбыл женат на бедной дворянке, которая умерла в родах, в то время как оннаходился в отъезжем поле. Хозяйственные упражнения скоро его утешили. Онвыстроил дом по собственному плану, завел у себя суконную фабрику, утроил доходы и стал почитать себя умнейшим человеком во всем околотке, в чем и не прекословили ему соседи, приезжавшие к нему гостить с своими семействами и собаками. В будни ходилон в плисовой куртке, по праздникам надевал сюртук из сукна домашней работы; сам записывал расход и ничего не читал, кроме «Сенатских ведомостей». Вообще его любили, хотя и почитали гордым. Не ладил с ним один Григорий Иванович Муромский, ближайший его сосед. Этотбыл настоящий русский барин. Промотав в Москве большую часть имения своего и на ту пору овдовев, уехалон в последнюю свою деревню, где продолжал проказничать, но уже в новом роде. Развел он английский сад, на который тратил почти все остальные доходы…» и т. д.

Такая причудливая вязь из предложений с прямым и обратным порядком слов в самом деле создает впечатление устного рассказа.

Но если начинающий автор обрадуется, что нашел простой способ писать «просто и согласно» и «вцепится» в обратный порядок слов, применяя его сплошь и рядом, он рискует уподобиться магистру Йоде, отнюдь не обладая его мудростью. Представьте себе, к примеру, что вы читаете такой текст:

«В восьмом классе встретил я ее. Синие глаза у нее были, как озера глубокие! Влюбился я без памяти. Но не обратила она тогда внимания на меня. Досадно мне стало!»

Вас еще не укачало? Меня – да.

Булат Шалвович Окуджава в своей песне «Я пишу исторический роман» признается:

Перейти на страницу:

Все книги серии Русский без ошибок

Похожие книги

Очерки по истории английской поэзии. Романтики и викторианцы. Том 2
Очерки по истории английской поэзии. Романтики и викторианцы. Том 2

Второй том «Очерков по истории английской поэзии» посвящен, главным образом, английским поэтам романтической и викторианской эпох, то есть XIX века. Знаменитые имена соседствуют со сравнительно малоизвестными. Так рядом со статьями о Вордсворте и Китсе помещена обширная статья о Джоне Клэре, одаренном поэте-крестьянине, закончившем свою трагическую жизнь в приюте для умалишенных. Рядом со статьями о Теннисоне, Браунинге и Хопкинсе – очерк о Клубе рифмачей, декадентском кружке лондонских поэтов 1890-х годов, объединявшем У.Б. Йейтса, Артура Симонса, Эрнста Даусона, Лайонела Джонсона и др. Отдельная часть книги рассказывает о классиках нонсенса – Эдварде Лире, Льюисе Кэрролле и Герберте Честертоне. Другие очерки рассказывают о поэзии прерафаэлитов, об Э. Хаусмане и Р. Киплинге, а также о поэтах XX века: Роберте Грейвзе, певце Белой Богини, и Уинстене Хью Одене. Сквозной темой книги можно считать романтическую линию английской поэзии – от Уильяма Блейка до «последнего романтика» Йейтса и дальше. Как и в первом томе, очерки иллюстрируются переводами стихов, выполненными автором.

Григорий Михайлович Кружков

Языкознание, иностранные языки