Думай, что говоришь

«Потом Василий Иванович повел всех в сад для того, чтобы полюбоваться красотою вечера. Проходя мимо скамейки, он шепнул Аркадию:

– На сем месте я люблю философствовать, глядя на захождение солнца: оно приличествует пустыннику. А там, подальше, я посадил несколько деревьев, любимых Горацием.

– Что за деревья? – спросил, вслушавшись, Базаров.

– А как же… акации.

Базаров начал зевать.

– Я полагаю, пора путешественникам в объятия к Морфею, – заметил Василий Иванович.

– То есть, пора спать! – подхватил Базаров. – Это суждение справедливое. Пора, точно».

Кажется неуместные красивости причиняют этому грубому и толстокожему человеку почти физическую боль. И, вполне возможно, то же почувствуют ваши читатели, если вы, как милейший Василий Иванович, будет перенасыщать свои речи и тексты банальностями, клише и штампами.

Недаром борец за чистоту русского языка Лев Успенский в книге «Культура речи» пишет: «Штампами мы зовем разные приборы, неизменные по форме и дающие множество одинаковых отпечатков. У языко- и литературоведов «штамп» – оборот речи или словечко, бывшее когда-то новеньким и блестящим, как только что выпущенная монета, а затем, повторенное сто тысяч раз, ставшее захватанным, как стертый пятак: мороз крепчал, широко распахнутые глаза, цветастый (вместо цветистый), с огромным энтузиазмом, целиком и полностью и т. д.».

* * *

Клише Василия Ивановича – все эти «приличествует пустыннику» и «в объятия к Морфею», – скорее, относятся к XVIII веку. Но последующие столетия подарили нам новые штампы. Когда крестьянский поэт Спиридон Дмитриевич Дрожжин начал свое стихотворение: «Детство золотое, грустно ты прошло!», это запоминалось и западало в душу читателя (прежде всего, противопоставлением). Но когда словосочетание «детство золотое» вырвали из контекста, растиражировали и превратили в устойчивый штамп, оно потеряло всю свою художественную силу и превратилось, как и предсказывал Успенский, из «полновесного золота» в тусклых медяк. И когда современный поэт пишет:

Детство золотое – веселая пора,
Мама окна моет и зовет домой со двора.
С грустью вспоминаешь школьные года,
Не вернутся больше детства голоса.

Не придет обратно, не вернется вновь,

Чистая и светлая первая любовь.
Все, что в детстве было, в даль ушло как сон,
Сколько не старайся, не приснится он…[10]

то чудовищная банальность содержания в сочетании с не менее тривиальными рифмами и неуклюжими попытками выдержать поэтический ритм производит очень грустное впечатление.

Советская эпоха породила новые штампы, которые высмеивал Константин Райкин, скандируя вместе с актерами своего театра: «Лайнер – серебристый, футбол – атакующий, чувство – глубокого удовлетворения!». А еще – «слуги народа», «догоним и перегоним», «битва за урожай», «стремительные темпы», «передовые позиции», «инженеры человеческих душ» и т. д.

И в постсоветскую эпоху продолжают появляться новые штампы или мемы – расхожие фразы или устойчивые выражения, понятные без дополнительной расшифровки тем, кому знаком контекст.

Штампы могут стать частью литературного произведения и даже украсить его, но только при одном условии: если автор использует их осознанно и помещает в такой контекст, что и читателю понятна ирония. Именно так обыгрывал их в своей речи Владимир Маяковский. Лидия Гинзубрг вспоминает две остроумные фразы, в которых он использовал всем известные пословицы и поговорки: «Не ставьте точек над «у», оно в этом не нуждается» и «Не плюй в колодец: вылетит – не поймаешь».

Сделать такую «подстановку» довольно легко. Например, если вместо банального «заклятого врага» в тексте появится «заклятый друг», то внутреннее противоречие между понятиями «друг» и «заклятый» (старинная форма слова «прОклятый») создаст необходимое напряжение и вызовет интерес читателя. Но будьте осторожны: выражение «заклятый друг» уже «придумали до вас», и оно становится все более и более затертым.

Если же вы решите опереться на авторитет всем известной пословицы и напишете что-то вроде: «Он работал небрежно, спустя рукава, и у него ничего не вышло, недаром в народе говорят: «Без труда не вытащишь и рыбку из пруда», то читатель, скорее всего, поморщится и вздохнет: «Какая банальность!».

* * *