Дуракам всегда везёт

Он с трудом отклеился от мокрой скамейки, снял с ботинка грязно-желтый промокший лист тополя, втянул шею в воротник куртки, мелко вздрогнул от сырости на спине и быстро пошел к прожженному уркагану с недобрым погонялом «Чёрт»

– Ты чё, в натуре, похудел так? – удивился Чёрт, крепко сдавливая Колину ладонь. – Не заболел. Нет?

– Здоровый пока. Жру только редко. На работу со справкой не берут. Деньги зоновские кончились. Сшибаю гроши на времянках, где сколько выгорит, – Бирюков Николай сел на корточки возле порога. – Курить можно?

– Давай, в хату заваливай. Чего смялся в уголке? – Чёрт поднял Николая и легонько в спину подтолкнул. На кухню. – Чифирнём фуфырик-другой. Да расскажи про всё. Пропадаешь ты, босота. Вижу.

Долго они сидели. Коля чифир не стал пить. Развёл водой. Съел две тонких магазинных котлеты с горчицей, хлеба большой кусок и два солёных огурца.

– К нам не надумал прилипнуть? – спросил Чёрт без нажима, пробросом. – Деньги будут. Хату кооперативную возьмёшь. Наши помогут. А работа не страшная. Самому на «скок» ходить не надо. На атасе дежурить будешь, на стрёме. Кодла у нас фартовая. За три года последних ни одного «багажа» никто не получил. Все на воле. Потому как я управляю гопотой не на хапок, а балабасом кумекаю правильно.

– Тебя на гражданке как звать-то? – Коля допил чай и расслабился. Тепло стало в организме, спокойно. – А то не в жилу. Ты меня Колей, а я тебя -Чёртом.

– Андрей я, – улыбнулся Чёрт. – Зови хоть ты Андреем. А то мамка одна кличет так. Сама же придумала. Отца у меня и не было. Ну, понимаешь, да? Маманя замуж не ходила ни разу.

– Андрюха, а, может ты через своих знакомых поможешь устроиться на нормальную работу? Я как нелюдь, как больной сифилисом или тубиком. Все от меня шарахаются из-за судимости долбанной. Жить в натуре уже не на что. А на бану шмонать или по ширме тырить лопатники – не могу, мля, и не хочу. Честно. Век воли не видать.

– Верю, – сказал Андрей. – Я бы и сам уже завязал. Надоело. Но на мне кодла. Пахан я. С этой карусели запросто не соскочишь. Понятия ломать те же босяки мои и не дадут. Попишут пёрышком втихаря за измену.

– Да. Тоже не выход, – Бирюков Николай спасибо сказал за еду, поднялся руку Андрею подал. – Из главарей сразу в покойники – не интересно совсем.

Ладно. На базар пойду. Может там попаду на какую-нибудь разгрузку-погрузку. Поужинаю тогда сегодня. Нашел дешевую столовую в нашем кооперативном техникуме. За пятьдесят копеек пузо до упора набить можно.

Четвертое октября после обеда огорчило город снегом. Мелким, но плотным. Снег свалился с одной, наверное, тучи. Было его мало и ложился он как рассыпанный с высоты сахар. Сухой был снег, кристаллики его микроскопические лопались под ботинком с такими глухими вздохами, будто Коля давил хрупкие электрические лампочки. Под этим белым порошком, больше похожим на туман, чем на снегопад, уже к четырём часам легли на улицы сумерки и всем подпортили, конечно, настроение. Когда глаза упираются в серое нерезкое пространство, то и в душе образуется серость и неясное разочарование неизвестно в чём.

На базаре торговки прикрыли картошку, редьку и мелкие яблоки кто своими платками, кто старыми простынями. Да, в общем, без урона для торговли спрятали товар. Покупателей, обожающих болтаться вдоль рядов под дождём или снегом, не было никогда. Возле мясного павильона, куда грузовики привозили из деревень туши коров, свиней и баранов, сидело человек десять безработных.

– Что, мужики, есть сегодня работёнка? – крикнул Коля.

Кто-то покашлял в кулак, кто-то просто отвернулся. Ответил один. Самый пьяный и самый молодой. Ему было жарко от водки и сидел он на земле в летних штанах и фланелевой рубашке.

– С утра ждём. Хозяин говорит, в такую погоду вряд ли завоз будет. Глухо. Покупателя нет. Но, может, и привезут. Ждём пока.

Коля постоял минуту, прикинул, что снег закончится к ночи, не раньше, и пошел вниз вдоль рядов к выходу. Обогнал тётку лет пятидесяти в полушубке и серой шали, которая под руку с похожей обликом подружкой тоже уходила с базара. В руках у обеих были сетки-авоськи с картошкой.

Он уже вышел из ворот, повернул направо и услышал.

– Сынок! Коленька! Господи, твоя воля! Вот те раз! Встреча-то какая! Николай!

Это был голос мамы. Бирюков Коля резко развернулся и после трёх прыжков к воротам уже обнимал мать.

– Пойду я, Нина, тихонько до хаты. Догоняй если что, – соседка, тётя Галя, она через дом жила, дружила с матерью, ни здороваться не стала, ни прощаться. Вот так сказала, не поворачиваясь, да потрусила осторожно, чтобы не соскользнуть с протоптанной дорожки.

– Как ты, мам? – Коля не отпускал её. Так крепко обнял, что матери даже больно стало.