Дуракам всегда везёт

– Он, мать его так, и партизанить не мог. Мы ж почти ровесники с ним, – заржал молчавший до этого Санченко Фёдор, кузнец с МТС. – Мне в сорок третьем четыре года было. Ваньке, стало быть, шесть, мля. Брешет, змей. Язык без костей. Ему тридцать два года сейчас. Я паспорт видел евойный, когда он на Зойке женился. Дружкой у него был.

– А чего тогда он такой старый? Смотрится как почти не жилец перед самой смертью. – удивился Евсеев. Тракторист.

– Болезнь такая есть. Не помню, как её зовут, – вспомнил Завилицкий. – Она от рождения тянется. Но дед ей только немного страдает. Не взяла она его крепко. Просто он вообще не бреется, морщинистый, потому, что работал на домне сорок лет. С длинной кочергой стоял возле расплава перед открытым огнём и те же сорок лет пил всегда без удержу. Кожа теперь вся в канавках да рытвинах, сухая, И волос у него что на голове, что на бороде седой и редкий. Сошлось так всё. Вот он и смотрится на шестьдесят. Так при этом в пьяном разговоре пару десятков лет накинуть себе тьфу – дело. Плёвое.

– Ну, парафинить мужика не надо.– Предложил Гришечкин, – нравится ему скоморохом быть – так кто не даёт? Да за ради бога. Что меняется-то? Кинул он кучу гранат в сорок третьем на окоп или без штанов за мамкиным подолом бегал – нам что с этого? А ему хорошо внутри. Вояка, герой почти. Проживёт дольше от хорошего внутри настроения.

Вернулся дед, сел к одеялу, ему налили самогона. Выпил, съел луковицу. Помолчал. Недолго, правда.

– Вот после войны пострашнее мои дела были. Взяли меня по личному добровольному заявлению на подводную лодку. Я ещё в Белоруссии жил. В Баренцевом море мы ходили. Сторожевая лодка. А я-то по молодости радиоделу научился на курсах в Минске. Показал в военкомате нашем навыки мои. Они обалдели все от моей скорости передачи данных. Взяли радистом по договору на сорок лет служить подводником. Я стучал секретные донесения азбукой Морзе и открытым эфиром по мелочам работал.

– Чё за лодка была? – встрял Санченко. Кузнец. – Как название?

– Дизель-электроход «Щ 157-Икс». Щука, – не знаете, что ли? – дед понимающе усмехнулся. – С войны остались. Не выкидывать же. Они долго потом работали. Вот пошли мы в поход вдоль берега от земли Франца-Иосифа к Норвегии. А море-то хоть почти самое большое в стране, но, падла, мелкое. Шестьсот метров в среднем глубина. А мы-то под берегом шли почти. Там или 200 метров мелкота, а где и всего сто. И тут навстречу нам норвежская посудина. Мы спрятались, на грунт легли. И надо же: там грунт был рыхлый. Не можем подняться и всё тут. Винт вхолостую гоняет жижу и нас только глубже засасывает. А воздуха осталось ну, на сутки, не более. Многие уже помирать собрались. Креститься стали. Ну и я тоже с ними приготовился на тот свет вскоре удаляться. А что? Выхода-то нет. Связался по рации с Новой Землёй. Это Архангельская область. А они: «Ничем, говорят, помочь не можем. Все лодки разошлись. Да и как вас подводной лодкой сдёрнешь? Тут крейсер нужен минимально. Чтобы тросом вверх потянуть.

Завилицкий не выдержал и стал дико хохотать, ударяя себя в исступлении по бёдрам.

– Крейсер! Тросом! – стонал он и успокоился только после полной кружки самогона. – Надо было всем вылезти и лопатами подкопать снизу! Придурок ваш капитан. Не допёр.

– Дурак ты, Миша, – дед закурил и дождался, когда Завилицкий закусил, икнул и затих. – Так лодки с грунта не менее, чем крейсерами и снимают. Корабль скидывает трос, по тросу идёт вниз водолаз, подводит его под лодку и поднимается на корабль. Там закрепляют концы и дают малый ход. Трос натягивается и лодку отрывает. Потом концы распускают и трос тонет. Всего делов – то…

-Так каким макаром вырвались? – серьёзно спросил Санченко.

– Ну, капитан нас построил и говорит. Помереть, мол, всегда успеем. Приказываю самому маленькому через пустой торпедный аппарат на дно вынырнуть. Взять с собой надутый спасательный круг и он маленького вытащит на самую поверхность. Там надо дождаться первого крейсера или эсминца и они поднимут его на борт. А дальше – дело техники. Только так. Или сдохнем все далеко не героически. Стыдоба!

– А самый маленький, дед, ты, конечно! – догадался Гришечкин. – Метр пятьдесят вместе с бескозыркой.

– Только ты поднимешься на сто метров, задержись на три минуты с лихвой. Декомпрессия. И дальше с такими же остановками. – приказал командир и я вышел через торпедное гнездо под лодку на дно, – дед вытер пот со лба. Он был в стадии активного пьяного ража. – Но спасательный круг пёр себе вверх как бешеный и остановиться я не смог. Вынырнул на волну без декомпрессии как пьяный. Плохо чего понимал и не видел ни хрена. Держусь как-то за круг, но делать не могу ничего.

-Дальше, дальше что?! – хором заорали все, даже самые недоверчивые.