Дуракам всегда везёт

– Я кладу по европейским чертежам и по ихним стандартам, – разъяснял Иван Крапива. – В Европе учёные доказали, что дым лёгкий от дерева укрепляет все органы и омолаживает. Это видно уже через три зимы. Кто возражает?

Никто, естественно, против Европы ничего не имел и сказать было нечего.

Летом деда видели за околицей в самом гиблом месте, куда все боялись ходить. Потому, что человек десять-пятнадцать шастали раньше за ягодой в лес по одному и по трое, да больше их никто не видел. Дед стоял недалеко от леса и обнимался с каким-то скрюченным стариком в лохмотьях и с чёрным колпаком на голове, из-под которого свисали грязные спутанные волосья. В руках старик держал посох, обут был в лапти и постоянно сморкался. Дождались деда Крапиву наблюдатели, когда он пролез под жердями во Владимировку, взяли его за грудки и спросили грозно.

– Кто это такой? На бандита, каторжника беглого похож. С кем якшаешься, дед, да ещё на гиблом месте?

– Тьфу на вас, тёмные вы люди! – махал на народ костлявыми серыми пальцами дед. – Сказок сроду не читали вам мамки с папками в люльках ещё. Это ж обыкновенный леший. Хранитель леса. Друг мой старый. Я однажды после войны сорок лет по лесам плутал. Заблудился. За грибами пошел. Так вышел аж под Брянском. Ну, за это время со всеми перезнакомился. И с лешим, с вурдалаками, и с Бабой Ягой даже. А ничего от них худого. Нормальные ребята. Только бояться их не надо. Среди нас люди есть похуже лешего в сто раз. Вот и те, которые на гиблое место пошли, лешего встретили. Да со страху и померли. А леший, он добрый, как и домовой.

Покрутил народ на эту речь пальцами у висков, да и разошелся. Всем дома надо сидеть. Нового утра ждать. Новых радостей аль печалей.

А лет через пять впервые за жизнь во Владимировке второго августа обошел дед всю деревню и позвал людей на день рожденья. Много народу пришло. Подарки всякие принесли. Стол, стулья, кровать, постель, радиолу с пластинками да рубанки-фуганки всякие. Пировать сели во дворе. Человек сто пришло, если не больше. Столы быстро сколотили длинные. Женщины со всего села еды наготовили – за месяц толпой не сжуёшь. Уважали деда.

Председатель тост сказал.

– Поднимем чарки за умельца, мастера на все руки и доброго человека!

– А сколько годов стукнуло тебе нонче? – крикнул от края стола Евсеев, тракторист.

– Так восемьдесят два же! – громко и радостно откликнулся дед. – И, дай Бог, ещё потрещу костями на этом свете десяток лет, а то и другой.

– Ужо пять лет назад восемьдесят два тебе было, – сказал Гришечкин.

– И десять назад – тоже восемьдесят два, – громко удивилась жена агронома Лузгина Татьяна.

– Да я что ли сам знаю, как оно так всегда выходит? – тоже удивился дед. – Но тоже ведь хорошо. Считать не надо да путаться. Восемьдесят два, да и всё тут!

Пили, ели, поздравляли деда три дня и три ночи. Пока никто уже не смог вилку и стакан в руках держать. И праздник получился отменный.

– Сорок лет так хорошо не праздновал свой день! – на весь двор признался дед. Теперь буду жить ещё два раза по столько.

Все засмеялись и подарили деду не аплодисменты. Овации.

И я там был. Мёд – пиво пил.

Сорок лет не пил такого потрясающего мёда.

7. КАРТИНА МАСЛОМ

Рассказ

Ближе к январю шестьдесят восьмого деревню Болотиху как всегда утопило в сугробах. Природа с ненасытной настырностью каждый год ссыпала с неба на сто двадцать дворов болотинских и на восемь широких улиц лишние миллиарды снежинок, рассчитанных минимум деревень на десять. Через шесть километров от Болотихи на бугорке широком и длинном высилась Рязановка. Тоже колхоз послереволюционный. Так вот его снегопад с чего- то жалел. Там мужики мётлами очищали дворы и деревянными лопатами собирали рукотворные сугробы на задворках, где огороды. Чтобы было на грядках талой воды побольше. А Болотиху даже от ближней околицы видно было только наполовину. С середины окошек до конца печных труб. Из чего состояла нижняя половина деревни – население за зиму напрочь забывало. Тропинки со двора до дороги прорезали пилами на кубики, а их лопатами скидывали влево – вправо. Дорогу на улицах делал экскаватор на тракторе «Беларусь», а после него грейдер лезвием сдвигал останки двухметрового сугроба до конца улиц.

Поэтому в конце марта, когда солнце без особого напряга разделывалось со снегом, для жителей Болотихи наступала короткая, но яркая пора радостных открытий.

– Слышь, отец! – весенним голосом сообщала мужу Еремеева Анастасия, трудно разгибаясь после зимнего застоя позвоночника и обследования на карачках территории двора. – А, между прочим, вот он, никуда не делся твой драчёвый напильник. И два изолятора для проводки тока в новый сарайчик тоже тут.

– А и куда ж им деться, как и тазику твоему для варенья? – с тёплой ленцой отзывался собирающий из луж забытые под зиму мотки провода, гвозди, плоскогубцы и другую мелочь глава семьи. – Ты к тому же щеколду от старого сарая поищи, не вижу её. А хорошая ведь щеколда. Не новую же покупать.