Дуракам всегда везёт

Сам он почти не воровал. Уважал в меру свой солидный возраст и слегка -уголовный кодекс. Иногда, правда, не сдерживался, ловко тырил издания, но и ловили его бдительные киоскерши тоже не раз. Не мог Борис, бывало часто, не стащить журнальчик-другой. Срабатывала старая его юношеская плохая привычка. А ведь зарабатывал Васяткин на экскаваторе почти как профессор института. Потому хватало на всё. Он скупал газеты и журналы в двух экземплярах, потому что, вырезая нужный кусок на одной стороне страницы, Борис Васильевич лишал смысла статью на обратной её стороне. Он клеил все вырезки на картонки, которые тоже вырезал из пустых ящиков. Их, зная Васяткина как покупателя хлеба, молока и любимой всем народом халвы, продавщицы ему дарили. Всё равно выкидывать. Они знали, что Васяткин – учёный, создающий самую полную в СССР и, возможно, во всем мире, единственную картотеку всех крупных и мельчайших событий, имён, наименований, а так же подробную хронику каждого прожитого миром дня.

Да, собственно, соседи уличные слева и справа тоже были в курсе, но их любопытство к жизни объехало стороной как уважающий пешеходов шофёр. Библиотекари и сотрудники книжных магазинов, да ещё тётки из киосков «Союзпечать» знали его. Много людей высоко ценили труд Васяткина. Но печаль была-таки. Хоть и одна всего. Никто не приходил по объявлениям на заборах, специальных досках, в газетах напечатанных и произнесенных призывным дикторским голосом.

Васяткин тратил почти всю зарплату на покупку изданий, инструментов и амбарных книг для регистрации, для ремонта стеллажей плюс отдельных выдвижных ящичков, которые заедало от того, что их почти никогда не открывали. Девять раз его крупно штрафовали в библиотеках за порчу книг лезвием «Нева» и пять раз подавали в суд за кражу с огромных прилавков на вокзалах и в аэропорту журналов «Юный техник», «Делегатка», «Общественное питание», «Искатель», «Советская женщина» и других, очень дорогих, дешевых, популярных и неприметных широкой публике. На судах он тоже отделывался штрафами и одним условным сроком на полгода за хищение пяти журналов «Америка», сделанных на редкой и дорогой атласной бумаге.

Врямя, напичканное под завязку сотнями, тысячами событий, не страдало от тяжкой ноши и неслось в прошлое как больной с флюсом на всю щёку летит к дантисту-хирургу. Проснулся как-то Васяткин, глянул на календарь, на котором автоматически отрывал листочки каждый день, и без перепуга, даже без интереса увидел, что живёт он теперь в недавно далёком тысяча девятьсот восемьдесят четвёртом году. Понял ещё раз, что и прожил он уже аж сорок три самых разнообразных года. Ученики его, как и апостолы Христовы, разбежались после института. А новых он решил не заводить. Одному оказалось легче

– Чего ты не женишься, Боря? – интересовался сосед, просматривая мельком и беспорядочно вырезки из всего почти, что было издано. – Жрешь вон всухомятку. Желудок у тебя с гастритом и печень вроде даёт тебе прошваркаться. Детишек бы завёл. Они бы дело твоё продлили и развили до самой верхней точки. А?

– Какое дело, Костя?! – смущался Васяткин. – Я тысяч десять объявлений дал за всё время. Я по редакциям ходил. Рассказывал, что у меня есть. После того приходили корреспонденты. Меня фотографировали и писали заметки, что есть такой редкий полезный чудик. А в картотеку не смотрели. Некогда же. Много ещё чего надо сфотографировать и описать. Да… А жениться надо было двадцать лет назад. Сейчас – какой резон? Молодая за меня не пойдёт. Я ж землю копаю и в бумажках роюсь целыми днями. Нет романтики. А взрослую с чужими детьми брать – тоже проблема. Я ж должен им отца заменить. Плохого на хорошего. Вот от хорошего она чего бы ушла? А я детей-то вблизи редко видел вообще. Хорошей заменой стать, значит, не получится. Дохлое, Костя, дело. Доживу уж теперь так. Всухомятку.

– А, может, тебе самому начать рассылать своё богатство в разные места, где его ищут, но найти не могут? – подумал вслух сосед.

– Не… У меня тогда ведь скоро ничего не останется. Всё раздам. Мне, Костя, наоборот, расширяться надо. Помру – людям всё перепадёт даром. Здесь у меня штук десять энциклопедий из пятидесяти пяти уже сегодня томов. Вот. Оценят же когда-нибудь. После смерти обычно все хорошие труды человека и признают как замечательные. А я дальше работать буду. До конца жизни. И завещать свой труд надумал я Областному комитету партии. Они разберутся, как его использовать.

Несколько последующих лет он раз в месяц после работы бегал в родной горисполком. Подавал заявление на постановку его в квартирную очередь. Объяснял в заявлениях, что в старом доме для его научного архива уже не хватает места, что крыша течёт и её уже невозможно отремонтировать. Девяносто лет домику. А на новую крышу денег нет. Всё уходит на научную деятельность.

Девять комиссий приходило за шесть последующих лет. Смотрели дом, крышу с земли. Архив издали разглядывали.