Дурацкий способ

Наконец, я двинулся по коридору дальше к палате, где лежал мой друг — вполне здоровый антрепренер, который нечаянно подавился рыбной косточкой во время роскошного ленча. За проход по коридору с меня взяли пятьдесят долларов. Пользование коридорными лампочками, которые, спасибо, не горели, мне обошлось в двадцать долларов, 32 теплом от радиаторов отопления — тридцать. Поскольку вход в палату стоил сто пятьдесят долларов, то я остался в коридоре и лишь заглянул в палату сквозь слегка приотворенную дверь — за это с меня взяли пятнадцать долларов, вполне по-божески.

В палате никого не оказалось. Еще пять долларов.

— Где же больной, тот, который проглотил рыбную кость? — спросил я сестру.

— Плата за такого рода сведения — сто тридцать долларов, — ответила она с извиняющейся улыбкой.

Улыбка сестры стоила мне двадцать пять долларов, а извиняющаяся нотка — сорок.

К этому моменту мой банковский счет похудел настолько, что я стал опасаться, удастся ли мне вообще выбраться отсюда. По правде говоря, я уже собрался рвануть вниз по лестнице, проскочить как-нибудь мимо бухгалтера и кассира, но тут из-за угла показался мой друг, уже одетый на выписку. Он тихо плакал.

Его история, как и все жизнеописания бедняков, была краткой и простой. Он был в буквальном смысле выпотрошен и, видимо, разорен. Рыбная кость оказалась более неуловимой, чем предполагали врачи. Им пришлось, прежде чем ее извлечь, распороть ему пищевод, затем вскрыть желудок. К тому моменту оказалось, однако, что деньги на его счету в банке иссякли, страховые суммы израсходованы полностью и целиком, личный самолет, собственная яхта, легковая автомашина проданы с аукциона, а он навсегда распрощался со своими тремя виллами в Майами, Делавере и Венесуэле.

Мой приятель был всегда излишне нервным, так что неудивительно, что он потерял самообладание и разрыдался прямо в кабинете администратора, когда узнал, что он хотя нищий, зато получил самое лучшее в мире медицинское обслуживание.

Счет за нахождение в приемной администратора равнялся ста долларам, за слезы — ста пятидесяти. Администратор, добрый человек, сказал, что он временно отсрочит взыскание трехсот долларов за потерю самообладания пациентом и взыщет их потом через судебного исполнителя.

Проводив нас до дверей, он вручил моему приятелю от имени сотрудников госпиталя подарок — оловянный кубок и дюжину карандашей, — присовокупив к ним дружеский совет:

— Следующий раз лучше ешьте сосиски, — сказал он, демонстрируя чувство юмора. — Это обойдется вам намного дешевле, чем глотание рыбных косточек.

За оловянный кубок взяли пятьдесят долларов, за карандаши — тридцать, за совет — сто, а за чувство юмора, трансплантированное от пациента, которого затравил насмерть судебный исполнитель, — пятнадцать тысяч.

Стенли ЭЛЛИН ВЕРА ААРОНА МЕНЕФИ

Перевод Л. Биндеман

Большая черная машина едва дотянула до бензиновой колонки. Сразу было видно, что ее гложет изнутри болезнь, как проклятая язва, которая терзает мое брюхо. Машину вел шофер, а позади сидели трое — девушка с кислым выражением лица, какой-то тип, похожий на хорька, и между ними краснощекий человек с копной седых волос. Все они вышли из машины и стали смотреть, как я копаюсь в моторе.

— Карбюратор барахлит, — сказал я. — Тут уж кто-то поковырялся, да только здорово напортил.

Краснощекий стал мрачен, как грозовая туча, нависшая над нашей старой Черепаховой горой, и бросил сердитый взгляд на шофера.

— Сколько времени займет ремонт? — спросил он. — Чтоб сделать все, как полагается? Мне нужно к вечеру попасть в Цинциннати, а туда еще сорок миль. Чего доброго, опять застрянем в дороге.

— Сколько прождете, столько и займет, — говорю я. — А какая будет работа, можете спросить здесь каждого. Если машина сделана руками человека и если ее толкает вперед горючее, Аарон Менефи починит ее так, что жаловаться вам не придется.

Краснощекий глянул на пустую дорогу.

— У кого тут спрашивать? — проворчал он угрюмо, но тут же добродушно рассмеялся. — Ладно, брат Менефи, Я привык хорошо думать о людях, в большинстве они честные и старательные. Я вам верю.

Пришлось провозиться немного дольше обычного, но в конце концов мотор я наладил, и он ласково заурчал на холостом ходу. Краснощекий, видимо, остался доволен моей работой. А когда я назначил ему плату, он и вовсе расцвел.

— Брат Менефи, — говорит, — вы еще больше повысили мое мнение о роде человеческом!

Вот тут-то это и случилось. Теперь-то я уверен: все это предопределил господь. В тот самый миг, когда краснощекий протянул мне деньги, проклятая язва принялась так свирепо грызть мой живот, что я скрючился от боли и не мог дохнуть, пока не отлегло.

— В чем дело? — испугался он. — Что с вами?

Мне стало стыдно, что я отколол перед людьми такую штуку.

— Ничего, — отвечаю. — Точнее сказать, здесь уж ничего не поделаешь. Доктор Баклс говорит — язва. Вот и сижу на молоке картошке да молитвах. Да только, видно, никакого проку от этого не жди.