Дурацкое пространство

Я вторгся во что-то интимное. Было стыдно. (А почему не было стыдно в первый раз?)

Комод был забит копиями под завязку. Я даже удивился, как Маргарите удалось так плотно все это засунуть. Так. Fello. Scoce. Аneoni. Башин, Мичковский, Лембовская — одно лишь созерцание пленок вызывало чувство, граничащее с самыми невероятными фантазиями. Маргаритиной аккуратной рукой были приклеены ярлыки; на каждом яуфе красовалась бумажка, надписанная красными чернилами, и была закатана под скотч. Только маркировка одного контейнера выглядела не так. На нем была единственная буква, сделанная белой краской (ярлык черный): «Я».

Я спускал ленту на пол, меня уже не трогали этические проблемы вкупе с мозговыми тараканчиками. Зачем?

Не было проектора, вот засада. Да и пес с ними всеми, глаза иной раз умеют работать наподобие скачкового механизма, будь он грейферным или мальтийским. Если достаточно быстро передвигаться и моргать, ряд из трехсот скульптур, обнаруженных на том самом затонувшем — и внезапно поднявшемся из пучины островом — оказывается, дает кинематографический эффект. Предки не были дураками, и оставили нам такое удивительное каменное кино.

Фильм этот, коротенький, не раз демонстрировался.

_{* * *}

Есть другие города. Странные, может быть? Города, по которым бродишь, как сомнамбула; сесть на автобус и проехать всего лишь одну остановку кажется глупостью. Пройдя через канал, задумываешься, кося глазом на магистральный: увы, набор светлячков не мерцает — он тупо включается и выключается; а лампа так называемая накаливания, имея в своем напряжении то ли тридцать шесть, то ли всего двадцать четыре жалких вольта или около того, раздумывает, чтобы включиться. Потом она раздумывает, когда приходит время выключаться. Короткопереходники или что-то в этом роде не нравятся никому; включение, выключение — это, знаете, нехорошо, ребята. Слишом плохо это как-то мигает, неправильно, а вот еще что: не надо трогать линзы Френеля и лампы накаливания, оставьте, ради бога. Вы даже не можете представить себе, каким отстоем обернулась ваша забота о нас. Проморгали. Да идите на фиг, лампа — кретинка. Сигнал должен быть однозначным. Он, во-первых, фокусируется в угле не шире трех градусов, во-вторых, обязан приходить в глаз машиниста, как напоминание о неверности жены! Сигнал должен читаться ясно и четко!

Я не прав? Говорят, да.

Поспорите?

_{* * *}

Вообще-то задолбало. Страная скульптура на улице Авангардной (и что в ней авангардного, скажите на милость): одна бетонная стрела влево, другая, повыше, направо. Куда? Ладно, — куда, еще можно понять. Но зачем?

Я выхожу на свою улицу. Мне все по барабану.

Моя. Улица.

_{* * *}

Сигнал. Говоришь, он четким и конкретным должен быть. Да — нет. А знаешь, как это утомляет, это фуфловое шоу насекомых? Жаль будущие поколения — хотя что их жалеть? Они ведь примут это как должное, желтый свет всегда будет сменяться зеленым или красным четко. Зеленый — желтый — красный. Да уже сейчас мало кто задумывается над тем, что такое инерционность. Вы просто никогда не видели — то есть не обращали внимания на то: лампа — лампа разгорается как бы нехотя, потом начинает светить через линзу, спрашивая машиниста: ну что, поедешь? А я вот захочу и запрещу. Иногда работает желтый с зеленым, что говорит о том, что дальше, возможно, желтый, а там уж и до красного недалеко. Локомотив, может быть, свернет, встанет на запасный путь. Понимаю, как устали машинисты. Куча светофоров куда хуже сокровищ Буратино. Машинистам бы только закончить смену и смыться, доехать пассажиром, доплестись до койки и рухнуть на нее — а, любовь, говорите? — завтра будет то же самое. Бесконечные рельсы.

Держа клапп-камеру в кармане, я выгружаюсь на станции с граффити. Как всегда, невесело. Мне плевать. Иду. Дорога уходит наискосок. Где я? Зачем сюда пришел?

Зачем взял фотоаппарат, эту убогую, несчастную коробку? Компактная камера, творение Истмена, уставшего от жизни. Тасмовская пленка проползает с подозрительным скрежетом — еще один неаккуратный поворот зубчатого маховичка — транспортировка из каких-то непонятных соображений осуществляется однорядно — и возникает риск порвать все свои художественные замыслы. Затем, потоптавшись, поехать домой. А как поступить иначе?

Делать нечего, я снимаю, покручивая колесико как можно осторожней. Поворачиваюсь на семьдесят пять градусов — да, пейзаж. Достали. Все равно Маргариты нет. Зачем себя обманывать? Я бреду мимо бесконечного состава — эти азиатские повозки кому-то предназначены. Не мне. Не нам.

Зависть?

Нет, я об этом не думал.

Перестал даже думать о Маргарите.

Вломился в автобус — обратно я поехал другой дорогой — видимо, был свиреп настолько, что хомячок так называемого женского пола не осмелился подойти ко мне и задать традиционный вопрос. Проехал четыре остановки. Вышел.

Где Маргарита?

Может быть, что-то есть на телеграфной ленте?

Пусто. Где Маргарита?

_* * *