Дурацкое пространство

Ее исчезновение было закономерным. Я пускал сопли. Нет, нет, нет моей Маргариты. Туман скондерсировался в дождь и наконец-то хлынул. Нет, не хлынул. Пародия. Лет пять, как минимум, не было человеческого дождя, а так, влага. Отвратительно.

Дурная морось; ты идешь, не понимая, то ли это падающая вода, то ли какая-то ерундовина — открыть зонт и стать — зачем? — традиционным пешеходом, — может, умнее мокнуть?

Умнее, возможно, ворваться в «тридцатьчетверку», пересекающую весь город, если в ней, конечно, не очень много народа. Сорвать шапку, будто входишь в храм, тут же натянуть на уши громоздкие сонькины телефоны; левый канал обозначен точкой, ее выпуклость кое о чем тебе напоминает. Нажать кнопку. Сначала включится фон, напоминая о бренности. Потом, может быть, зазвучит Бах, если не заест сталь.

Тяжелы аккумуляторы. Свинец.

_{* * *}

Еще на лестничной площадке, достав ключи, я понял: совсем уж стало дурно в этом несчастном космосе. Мироздание, твою. Маргариты не было. В холодильнике уныло валялась бутылка кефира. Зачем проверял?

Сел на табуретку и закурил.

Что делать? Спать? Ждать ее?

Очень нехорошее чувство поднялось откуда-то из желудка и стукнуло в голову. Алармовский сигнал утомил, не успев толком добраться до мозга. Что-то было явно не так.

Рухнул на диван.

_{* * *}

Но спал недолго. Где Маргарита? Что делать? Идти в ментовку? Метаться по больницам? Теперь мне были глубоко неинтересны начинания, планы, куда мы съездим, освободившись от тягот. Мне хотелось разорвать карты.

Карты, эти карты. Сколько раз мы смотрели на них, мысленно путешествуя. «Вот смотри, — говорила она, беря остро заточенный карандаш типа ТМ (карандаш затачивал я), — давай-ка поедем сюда». Ничего не имел против этих химерических планов. Хотя и не испытывал восторга. Да, это было прекрасно: сначала некоторое напряжение мозга, а затем снятие накала. Маргарита умела выключать сознание. Умела выключать меня.

Надев куртку, вышел на улицу и решил покурить.

Тревожно.

И тут я понял.

Я никогда, никогда ее не увижу. Никогда.

Морось, все-таки созревшая, стала дождем.

Никогда.

Нет. Останутся деревья, давно заброшенный рельсовый путь, а Маргариты не будет. Не будет, и все. Будут эти узкие шатающиеся мостики, по которым мы ходили, протягивая друг другу руки, мостики в этом парке — он ведь начинается буквально в ее дворе; выйди, и ты там. Все это останется. И не будет ничего. Потому что без Маргариты, друзья мои, ничего мне не светит. Самоубийство? Нет, мне никогда не нравилась эта идея, а сейчас — тем более.

Поплелся на хату.

^{_{* * *}}

Магазин на перекрестке Джазового и Миттерана работал, хотя его грозились закрыть на ремонт; напугали. Надо ж так назвать проспект: проспект имени Проекта Миттерана. Так же нелепо называется и наша станция, кажется, сей приют жертв общественного транспорта попал в Книгу рекордов Хейнекена— самая загруженная станция на континенте. Глупее только понятие нарезного батона в нарезке.

А что, приходится покупать. И есть.

Купив кефир, хлебнул. Умник остался при своих очередных расчетах. Наверно, в этом есть какая-то гармония, с неожиданной злобой подумал я. Долбила мыслишка: где же Маргарита, где.

_{* * *}

Пошел-таки снова, позвенел ключами.

Ненавижу замки.

Тишина. Только этажом или двумя выше слышен тихий тоскливый мяв.

Хлопнул дверью.

Что-то тут не так. Эта мысль постоянно прокручивалась в голове — что-то было не так; непонятная предполагаемая смерть начинала казаться не таким уж фарсом. Сходил еще раз туда. Ржавый остов так и лежал, водичка хорошенько, плавно обтекала его. И островок был между этих узких рукавов реки, ничего с ними не случилось.

Конечно, эта вода была не той, что тогда. Мелко как-то.

Джазовый. Поцарапанные осколками домишки, та самая трехэтажка, в которой было столько интересных историй.

Храм.

Забор.

_{* * *}

Зачем.

Нет, почему.

В последнее время я не вижу смысла ставить знаки препинания — да и вопрошать «зачем», «почему»?

Мне тяжело.

Псевдоспасение было. Требовалось лишь запрыгнуть в мотрису, урчащую дизелем и, прождав достаточно долгое время, явить себя на привокзальной площади города-спутника, который уже много лет на это звание не может претендовать — он давно как-то сам по себе. Герб его, нарисованный на жести, облупился; краска осыпалась. Даже керосиновую лавку закрыли, мотивируя это тем, что, мол, некому работать. Храм хоть отреставрировали. Подняться вверх, на холм. Замороженное солнце изволит вставать.

Децентрализация.

Хорошо.