Дурацкое пространство

Но ведь нас нет. Ничто. Пустота. Это становится очевидным, когда стоишь на обычной улице, тебя обтекают то ли описанные, то ли нарисованные персонажи; ты хочешь закурить — да, сигареты есть, ты вынимаешь из пачки волшебную наркотическую палочку и, спустя две или три секунды, начинаешь озираться: спичек-то нет. Мимо тебя идут якобы люди, и вроде бы ничего страшного нет в том, если попросить у кого-нибудь огня. Люди? Нет, это как раз таки те самые бумажные персонажи из витрины. Тебе не по себе: улицы догоняют одна другую в своей непонятной перспективе, все куда-то валится; чтобы встряхнуть нечто вроде мозгов, ты, поозиравшись, находишь гнусную разливуху. Шагаешь внутрь. К тебе относятся нейтрально. В былые времена ты хряпнул бы стакан плодово-выгодного, сейчас же (облико морале) скромно берешь стошечку в некотором смысле водки, употребляешь и идешь дальше. Железнодорожный свисток напоминает, что в запасе три поезда.

Ежели кругом одни центры, внезапно посещает тебя мысль, то где же периферия? «Центр» — это, конечно, обобщенно. Мир. «Мир Электроники». «Море Рыбы». «Планета Обуви». «Вселенная Подгузников». Миры. Центр вообще. Поймите, уроды. Когда все слова написаны с заглавной буквы — это некультурно и вообще глупо. Инфляция понятий. Хочется взять и загасить мудрил, которые вот так, запросто, продали родную речь за копейку. Эти феерические дегенераты получают не такие уж маленькие деньги за право издеваться над языком именно таким, проклятье, образом. Сволочи. Вот он, финал.

Тупое хомячье никак не может взять в толк, что это гибель. Это надругательство не над кретинским пиджином, нет. Не над культурой.

Над человеком.

Нельзя сказать, что нас расселили. Мы сами как-то расфокусировались. И в этом есть благо. Для жителя города-гиганта с восьмисоттысячным населением (а говорят, были города на полтора миллиона и крупнее, но я в эту чушь не верю, как и в зеленых человечков), это не потеря — нет, ты дышишь ветром, ты, свихнувшийся, ты, глотнувший холодного влажного воздуха на той самой станции в ноябре — ты, пытавшийся любить.

_{* * *}

Тихо журчала вода. Из-за плотного сумрачного тумана я не видел противоположного берега. На кой черт придумали улицу, по которой течет. На кой придумали все.

Я опустил ногу в струю, которая мягко и ласково обволакивала. Нет, лгал себе. Она была холодна и враждебна. Не нравилось идти вслепую. Я хотел двигаться хоть как-то, на сигнал в тумане, свет в окне, что ли. Видеть желтую лампу в убогой хибаре, где меня ждут.

Помедлив, погрузил другую ногу. У меня всегда были неплохие отношения с ними, но левая почему-то куда чувствительнее правой — что в горячую воду ее опускай, что в холодную. А-а. С трудом сдерживаю себя, чтоб не завизжать от щекотки.

Мне понравилось наблюдать за тем, как псевдокожаные изделия распускаются в чистой холодной воде, словно лук в кастрюле, сваренный по рецепту Горшечкина. Еще немного — и они растворятся.

Дав старт, я слегка завис в буквальном смысле. 0,008 g, не более и не менее — такую информацию выдал карманный датчик. Почти невесомость. Оттолкнулся от валунчика и полетел вверх. Не тут-то было — антигравитационные радости, как известно, не распространяются выше нескольких метров.

Снова пошел дождь.

Хотелось поджать ноги. Ничего глупее я не мог придумать.

Тяжесть падающих капель довольно быстро меня приземлила. Сандалии казались рыбами; они больше не были обувью, уже не принадлежали мне. У них началась какая-то странная, непонятная жизнь, никак не зависящая от меня. Я вспомнил почему-то о чеке, выданном мне продавцом в молочном отделе, и попытался подняться еще раз.

Нет. Попытка окончилась ничем. Глухо бахнул колокол. Порыв ветра смахнул кусок тумана (дождь лил, а туман никуда не делся), и на мгновение мне приоткрылось то, о чем я мечтал: светящиеся окна. Увы, не те.

Побрел. Скользко. Опять все было как-то не так. Следовало, видимо, выбросить их куда подальше, эти сандалеты. Я странным образом балансировал на округлых камнях, матерясь сквозь зубы. Дойдя до середины, оглянулся. Ледяная вода растворяла ремешки, она ела их наподобие кислоты. Психоделическое зрелище: нет ни того берега, ни другого. Все в этом жутковатом мареве. Что говорить о желтом огоньке, если даже окна домов что по эту сторону, что по ту не видны.

Все-таки не упал, кое-как дотащился до берега. Колокол снова дал по мозгам. Шаркая почти оторванными подошвами, приполз на хату. Лег.

_{* * *}

Утро. Тоскливо. Опять выходной, опять суббота. Туман густ, он явно не собирается сделать перерыв на обед. Что было вчера, то же самое — и сегодня, хотел я этого или нет. Стекла окон тупо-матовы, вот очередной повод их не мыть. Зато пол чист, и в духовке не так уж грязно.