Дурдом - это мы(СИ)

-- Эй, иди сюда! -- крикнул он.

Заур, излучая тоску, печаль, взывая душой к сочувствию и пониманию, подошёл ближе.

-- Документы, оружие есть?

-- Какое оружие? Из больницы ушел я. Домой иду, в селение, -- ответил он по-азербайджански.

Младший из двоих стал обшаривать Заура, похлопал по бокам, извлёк из кармана больничных штанов балую пластмассовую кружку с коричневым от чая нутром и пустую пачку от сигарет, всё ещё сохраняющую запах табака.

Заур в ожидании топтался на месте.

-- Пусти его. Иди, парень, -- сказал старший, больше понимающий в жизни, и вложил ему в ладонь сигарету.

-- Спасибо, брат.

-- Напрасно пустил его, он на армянина похож. -- Младший с неудовольствием смотрел в спину удаляющегося Заура -- не по правилам поступили, следовало его задержать.

-- Ну и что? Мало ли кто на кого похож. Пиршагинский он, здешний. Всё равно родственники его завтра -- послезавтра обратно в больницу отвезут. Пусть хоть поест дома, искупается.

Народ вокруг больницы, в общем, жалел её обитателей и постоянно немного помогал: то тележку хлеба привезут, то ещё какие-нибудь продукты в счёт "назира", религиозного обета (или через общество милосердия), хотя всем было известно, что в больнице до сих пор содержатся два-три десятка представителей вражеской нации, больных, оставленных уехавшими родственниками.

К середине дня, в самое пекло, Заур пересёк засыпанные горячим песком улицы берегового селения и вышел на горку, под которой раскинулся пляж. Весь пологий склон был захламлён битыми эмалированными кастрюлями, тазами, крышками, словом, выброшенным имуществом расположенного рядом большого запущенного санатория. Заур стал спускаться по заросшему колючкой, ежевичными кустами и акацией склону.

Кстати, колючка, на которую старался не наступать Заур, была не простая, а особая. Гара-тикян было её название. Её синие веточки, усаженные длинными прямыми шипами и синими же ажурными шарами украшали и кабину автобуса, и будку сапожника, и детскую колыбель- она отгоняла шайтана.

Влажный морской ветерок дул в лицо, смягчая солнечный жар. Море яркой синей лентой лежало перед глазами, и белые полосочки пены оживляли его влекущую поверхность. До нужного места, где остался диск, было ещё далеко.

К концу дня на пустынный берег примчались спутники Заура. Он поднялся им навстречу, сияя улыбкой, худой и чёрный.

-- Я очистил диск от песка. Можно лететь прямо сейчас.

Диск лежал наполовину в воде. Кроме них, на берегу никого не было. Тихо шуршало море, слабо веял ветерок.

-- Прямо сейчас? Так всё сразу оставить?

-- А ты что, хочешь отсюда что-то увезти? Конечно сейчас. Я очистил диск, надо лететь, пока песок снова не набрался.

-- Ты посмотри на себя, тебе ведь массы не хватает, ты в два раза легче, чем надо. Аппарат не сработает.

Однако Заур не в состоянии был внять доводам разума. Только после неудачных попыток, убедившись, что магический диск ни на йоту не приподнимается с места, он сдался. Намокнув и нахлебавшись морской воды, путешественники решили ехать пока в город. Заур, повернувшись спиной, натягивал брошенные было больничные штаны.

-- Ничего себе! Что это у тебя?

Тут только заметили жуткий втянутый рубец на ягодице бывшего больного.

-- Крокодил тебя укусил, что ли?

-- Сам ты крокодил, -- огрызнулся Заур. -- Абсцесс это был, после азизазина, понял?

-- Так тебе не только вес восстанавливать надо, тебе пластику надо делать, форму воссоздавать. И ты надеялся так прямо лететь?

На обратном пути в автобусе Заур стоял с понурым видом. Он уступил сидячее место старухе в выцветшем калагае, шелковом тёмном платке с каймой. Из кошелки, которую она держала на коленях, тянуло пронзительным запахом свежего хлеба.

-- Не тоскуй, сынок, лучше хлеба поешь. -- Она коричневой сухой рукой оторвала кусок горячего ещё чурека и протянула ему. -- Ты что такой худой, болеешь, что ли?

-- Вылечился он уже, мать, из больницы его везём, -- ответил один из спутников Заура.

-- Из далиханы? Ну ничего, бог даст, всё будет хорошо. И все ушедшие вернутся в свои дома, лишь бы живы остались. И мои внуки тоже, -- отвернувшись к окну, она вытерла пальцем глаза.

Автобус дребезжал по той же дороге. Пожалуй, близилась осень. Скоро поспеет, будет съеден или превращен в лучшее на свете варенье инжир. Горы гранатов завалят базары. А вот айва, хурма дозреют позже. Хурме ещё долго оставаться на ветках. Ветер оборвёт и унесёт с деревьев листья, а ярким оранжевым плодам хурмы положено висеть и висеть на своих квадратных плодоножках, освещая своим сиянием пасмурный день. Нужно дождаться, когда деревянистая, вяжущая ткань плода превратится в сладкое, нежное желе, когда лопнет тонкая кожица и мякоть выступит из трещин. Не капни только на скатерть этим соком- останется навек коричневое пятно.

Самая запоздалая из всех -- айва. Всё лето растут под округлыми густыми листьями покрытые шёрсткой плотные, несъедобные, неровные шары. Зато положите две-три зрелых айвы куда-нибудь на полку, и её тонкий, несравненный аромат встретит вас у порога.

Долго тянется осень, до самого декабря...