Дуреха

– Мало ли что он разрешил. Он вас мне на голову посадить хочет, а я вам не нянька! Сказала–не будет здесь ничего, значит, не будет!

– Да кто ты такая? – слезы брызнули у Оксаны из глаз.

– Я здесь хозяйка, и заруби себе на носу: мое слово – закон! Поняла? И нечего здесь сопли распускать, иди вон гусей покорми лучше.

Оксана, рыдая, выскочила на крыльцо, кинулась к отцу в мастерскую.

– Зачем ты женился на ней? Она ведьма!

– Оксанка, успокойся, – обнял ее отец. – Она хорошая, просто молодая еще. Перегибает палку. Не понимает многого по молодости.

– Она злая, мальчишек наших бьет, дергает за уши, они ее боятся! Что ты наделал!

Отец расстроенно отвернулся, ссутулился, достав платок, стал сморкаться. Оксане его не было жаль, и она в сердцах закричала:

– Она своих детей родит, а наши пропадут. И я с ней жить не буду, убегу! Вот увидишь.

– Дочка, перестань, – отец испуганно обернулся. – Подожди чуть-чуть. Я с ней поговорю. И день рождения твой мы отметим. Обещаю.

– Не хочу я ничего теперь! Как ты мог эту дуру в наш дом привести?

– Ты еще маленькая, потом поймешь, – вздохнул отец. – Мужику без хозяйки в доме никак нельзя: убрать, приготовить, постирать, приголубить. Как без бабы в хозяйстве? Да еще с детьми на руках. Не каждая и согласилась бы, а Тоня вот пошла за меня. Ценить надо, а ты ругаешься.

– Ты с мамой совсем другой был, – покачала головой Оксана, – а теперь изменился. Ты чужой, равнодушный, безразличный! Словно глухой или немой. Все молчишь, в окно смотришь. Что ты там высматриваешь?

Отец промолчал, но слово свое сдержал, поговорил с женой. Та, вместо ответа, хлопнула дверью и уехала к подруге на целые сутки.

В тот день все было как раньше. Как при маме. Оксана с отцом готовили обед, мальчишки крутились возле них: то помогали, то мешали, но всех их захлестывала радость от единения и чувства родства, вспыхнувшего вдруг с новой силой.

Но после этого праздника дело совсем пошло из рук вон плохо: Тонька злости своей не скрывала, но отыгрывалась теперь не на детях, а на безропотном муже. Швыряла ему вещи в лицо, спать ушла на веранду, обед подавала с таким лицом, словно одолжение делала. Оксанка еще могла терпеть, когда она их шпыняла, но, когда молодуха взялась за отца, смирение девочки закончилось.

Однажды утром, когда Тонька облила мужа горячим супом, Оксана вскочила со стула, схватила молодуху за волосы и потащила к дверям.

– Убирайся вон из нашего дома!

Тонька, не ожидая такой прыти от падчерицы, онемела от неожиданности.

– Ну-ка, хватит, – отец укоризненно глянул на Оксанку. – Напрасно ты, дочка, обижаешь Антонину. Не специально она меня обожгла, нечаянно это вышло, с каждым может случиться. Негоже так себя вести. Извинись.

– Что с тобой, папа? – оторопевшая девочка обернулась к отцу. – Разве не видишь, что она смеется над нами?

– Извинись, Оксана, – отвел глаза отец.

Оксана, не веря своим ушам, полыхнула, залилась румянцем, кинулась в комнату, покидала в сумку какие-то свои вещички и, рыдая от беспомощности, несправедливости и ненависти ко всем сразу, бросилась вон из дома.

Так закончилось ее житье-бытье в отчем доме.

Оксане тогда исполнилось без трех месяцев семнадцать. Вылетев из дома, она в горячке заметалась по улице, а потом, чуть выдохнув, повернула в сторону школы. Там, рядом с родной школой, жила ее крестная, добрая и тихая женщина, Ольга Сергеевна.

Тетя Оля. Спокойная, ласковая и чуткая крестная работала нянечкой в детском саду, получала мало, но все, что зарабатывала, отдавала дочери, у которой лет пять назад родился сын инвалид. Тетя Оля Оксанку любила, переживала за нее, но помочь ничем не могла, на свое горе сил едва хватало. Однако время от времени Оксана прибегала к ней, падала крестной на грудь и, рыдая, жаловалась на мачеху, на жизнь и на судьбу-злодейку.

В этот раз крестная, увидев взлохмаченную, красную, зареванную девушку, сразу поняла, что дело плохо. Обняла, приголубила, накормила, ни о чем не расспрашивала. Дожидалась момента, когда девушка сама захочет поделиться с ней своей печалью. А Оксана никак не могла решиться, потому что слезы и крик стояли комом в горле, она боялась, начав говорить, не справиться с эмоциями, разрыдаться и вскипеть.

К вечеру, когда тишина поплыла по дому, Оксана подошла к крестной, сидящей со спицами на диване.

– Что делаешь, теть Оль?

– Да вот, внучку жилет из овечьей шерсти вяжу. Купила нитки на рынке в то воскресенье, хорошие, чистые, мягкие. Видишь, как получается.

– Красиво, – улыбнулась Оксана. – Какая ж ты мастерица, теть Оль!

– Да что ты, деточка! Так, как я, любая женщина вяжет. Да и ничего тут сложного нету. Вот ты будешь ждать ребенка, я и тебя научу, хочешь?

– Ой, теть Оли, а где ж твои домашние? – спохватилась Оксана. – Я в горячке даже и не заметила, что их нет.

– Дочка повезла малыша в город на очередное обследование, – вздохнула крестная. – Так что у нас с тобой сегодня есть тихий вечерок.

– Я, теть Оль, домой больше не вернусь, – Оксана прислонила голову к ее плечу.

– Как же так, Оксана?

– Вот так… Нет больше сил моих! Я ее ненавижу!