Дуреха

– Ой, деточка, что же делать? Дом у нас крошечный, ребенок больной, но, если жить тебе негде, оставайся. В тесноте да не в обиде. Хочешь?

– Нет, – Оксана обрубила все свои сомнения. – Уеду, чтобы не видеть ее больше. Совсем уеду.

– Куда? – испуганно вздрогнула крестная.

– Куда глаза глядят!

– Ну уж нет, – тетя Оля отстранилась, встала, убрала вязание и, подумав, постучала пальцев по лбу. – Надо хорошо подумать сначала, чтобы на такой поступок решиться. Ты подумала? Нужны деньги, вещи, жилье. Ты ж не будешь слоняться по вокзалам и улицам? В полицию сразу заберут.

– Помоги мне, крестная, подскажи, – Оксана закрыла лицо руками.

– Не дело ты затеяла, милая, – покачала головой крестная, – твоя мать бы не похвалила нас за эту затею.

– Но и здесь я с ума сойду. И отца жалко, вижу, что он любит эту тварь, и братьев жалко, и себя. Сердце рвется на части, понимаешь? Помоги!

– Ну, что ж… Завтра на работе поговорю, поспрашиваю, – крестная вздохнула, – а ты, смотри, никуда без спроса не отлучайся. Ложись спать. Утро вечера мудрее. Поживем увидим.

За окном тогда бродила осень. Она то плакала навзрыд, оставляя на дорожках сада прозрачные лужи, то хохотала, купаясь в солнечных лучах. То злилась, рвала ставни окон порывами сердитого ветра, то умиротворенно гляделась в зеркала рек и озер, любуясь своим разноцветьем.

За окном бродила невероятная осень. Проказница, чудачка, шкодница и кокетка. Подсматривала в окна, подслушивала у дверей, подзадоривала ветер и тормошила перелетных птиц. Чувствовала, что время ее истекает, стонала в ожидании неминуемых холодов. Хмурилась, сумасбродка, злилась, гневно срывая с деревьев последние листья, и медленно заполняла низины и овраги густыми тяжелыми туманами.

За окном бродила осень.

Глава 8

Оксана на секунду замерла, прервав свой невеселый рассказ. Застыла, прислушиваясь к себе.

– Ты чего? – Дарья напряглась.

– Шевелится, – девушка впервые за вечер улыбнулась бледными губами. – Двигается.

Зоя с Дашей переглянулись. Зоя ласково погладила девушку по плечу.

– Это хорошо, что шевелится. Значит, развивается нормально. Анализы-то в порядке? Ты на учет вовремя встала?

– Не вставала я ни на какой учет, – опустила голову Оксана.

– Как? – оторопела Даша. – Ты действительно сумасшедшая? Семь месяцев почти, и ты ни разу не сдала анализы? Боже!

– Что ж ты делаешь, глупая? – Зоя испуганно прикрыла рот ладошкой. – Как рожать собираешься? А вдруг патология?

– Мне все равно, – Оксана насупилась, отвернулась. – Я забирать ребенка не собираюсь. Рожу, оставлю его и вернусь домой.

– Как оставишь? – не поняла Дарья. – Откажешься что ли?

– Да. – девушка нервно затеребила косу. – Мне с ним никак нельзя. Никак! Отец умрет от горя, позор это…

– Да какой позор? В двадцать первом веке живем, – Зоя непонимающе усмехнулась. – Что такого? Встретила мужчину, родила ребенка. Это жизнь!

– Нет. Это у вас тут, может быть, и жизнь, а у нас – позор. Вслух никто ничего не скажет, но начнут перешептываться, за спиной пальцем показывать. Поселок маленький, все друг друга знают. Нельзя!

Подруги опять переглянулись и Зоя, всегда сдержанная и корректная, возмутилась:

– Дурдом какой-то!

– Рассказывай дальше, – Даша встала, налила себе уже остывшего чаю. – Чего воду в ступе толочь, бесполезная трата времени.

Решение нашлось быстро: дня через два крестная пришла домой с крохотным клочком листка из обычной школьной тетрадки.

– На, держи! Да не потеряй.

– Что это?

– Номер телефона, наша кладовщица принесла. Ее дочь, когда училась в университете, подрабатывала – денег-то у них особых никогда не водилось. Сначала ночной няней, но тяжело было учиться: всю ночь с младенцем, а днем – на занятия. А потом вот этих нашла. Там мать – профессор в университете, про отца не знаю, а сын – врач. Но он в Петербурге живет, к матери только на праздники наезжает, да и то не всегда. Так вот, дочка-то кладовщицы нашей подрядилась к ним квартиру убирать. Днем училась, а вечером приходила часа на три-четыре. Квартира, правда, большая, но все лучше, чем ничего! Говорит, люди неплохие и платили вовремя, денег не задерживали и, главное, не обижали. Только времени уж много с тех пор прошло, лет пять-шесть. Дочка-то кладовщицы учебу закончила и ушла от них, но телефон их она сохранила.

– Ой, крестная, спасибо, – Оксана обрадованно схватила заветный клочок бумаги.

– Да не скачи ты, егоза! Душа у меня болит. Как это ты одна, в чужом городе? Ни одной родной души!

– Так дочка твоей кладовщицы смогла, и я смогу!

– Да что ж ты сравниваешь? – тетя Оля горестно покачала головой. – Она училась там, всех знала, на курсе-то сколько друзей-подруг! И жила девчонка в общежитии! Да и мать чуть ли каждую неделю продукты возила. А ты как жить будешь? По чужим углам скитаться?

– Хуже не будет. Не переживай, – отмахнулась Оксана.

– Эх, детка, ты еще не знаешь, что такое хуже. Вот хлебнешь горечка, так нынешняя жизнь тебе медом покажется. Но отговаривать не стану, как решишь, так и сделаем.

Минут через двадцать крестная опять подошла к девушке.