Дурман-трава

«…Я и усек, — начал я читать, думая, до чего ж витиевато вывел буковки Панкрат Ермилыч Кряквин, — я усек, как старик Северьян у вьюноши Терехи из кармана ключи той ночкой слямзил. Тут же и прикорнул рядком с ним, а засопел Северя — так я ключики на минутку и позаимствовал у Севери, влепить их в мякиш привычное дело. Тут же сунул ключики на место, прихватил выкинутые Терехины мокроступы (один порезан был в подъеме и на подошве зарубина от топора с внутренней стороны), прихватил, чтоб в Питере их подклеить, опять же сапожки легонькие, фирмо́вые, чего добру пропадать. И мотанул в сей же час заместо ручья своего — делянки, на трассу. Тут же, на трассе на Петропавловск, голоснул тягачу — и за полдня добрался в город. Ключики дружки-товарищи сей момент сварганили, сапожки Терехины я заклеил, а через три денечка я уж долбал свою канаву, кубы вырабатывал, потому больше меня никто выработки не даст ни в жисть — передовик. Тут выждал неделек несколько. Ближе к кончине поля, к расчету, ночкой, на базе сейф и взял. Ключи — в воду, сапоги Терехины — в грязь, потому заклейка разошлась, — и сей момент на канаву свою. Подле делянки кюпюры под курч до сроку заныкал, а сам, как ни в чем не бывало, за расчетом к Нилычу на базу заявляюсь, а Нилыч, известное дело, — кукиш мне в зубы. «Грабанули, — сказывает, — денюжки… В Питер, в контору отправляйся за расчетом». — «Следствие было ли?» — спрашиваю. «Прошло, — говорит, — уж два дня, как уехали, а на кого клюнуло это следствие, неведомо…» Вот тут-то и вспомнил я про Терехины мокроступы, ведь я-то в них вокруг сейфа наследил. Уж в Питере разнюхал — из Тереху дело покатилось. Ноне каюся за мало́го, потому мне все одно, хоть мульён вприбавок навешивай — тяжести в мой мешок не прибудет, а он пяток годков без дела прокантовался, хорошо строгача не влепили, на обшей лямку тянул… А те кюпюры я так и не спустил. Гниют они там же в тайге, где оставлены. Недосуг было идти за ними, да и накрыть могли. Я, как расчет получил, три тыщи по́том лопатным да кирковым заработанные, — махнул в столицу, а тут — и делов покруче завертел. Вст и вышло, кюпюры на черный день остались, что в госбанке медведюки их стерегут. Они мне теперь смягчающим обстоятельством послужат, а Терехе — польза какая-никакая, может, из тех денег ему все пятилетние вычеты возвернут… А что отсидел щенок — не моя вина — сам дубье… Береженого и бог бережет… Ему я зла не желал, работной он парень».

Я не стал дочитывать все до конца, последнее его дело меня мало волновало. Итак, мне стало ясно, за кого пострадал Лукьянов.